Вот оно – проклятье Бела! Киммерийца предавали его собственные руки. Их сотрясала презренная дрожь, они отказывались повиноваться хозяину. Страх дополз до желудка, заставив тот сжаться в комок. Выступил пот и за несколько мгновений сделал тело варвара липким.

– Силы неба! Смотрите, Равные, смотрите!

Харакхта, первым переступивший порог, только сейчас увидел сорванные ковры и раскрытые лазы. После чего он повернул голову, и взгляд его наткнулся на двух слепцов, Коэна и Везунчика. Углядел он и Иштар, лежащую на полу. Но Харакхта неправильно разобрался в открывшейся ему картине, потому что закричал, обращаясь к «причащенным»:

– Стража, взять его! Убить!

В ответ на этот призыв Коэн продвинулся к Харакхте и железным набалдашником своего тупоносого дротика нанес тому сильный удар в живот. Охнул не только сложившийся пополам Харакхта, но и те, кто стоял у него за спиной. А за спиной «бога» маячила знакомая фигура Адониса и фигура женская. Не иначе, Деркэто. Киммериец, отчаявшийся управиться со столом, решил, что если не помочь, то надо хотя отвлечь внимание «богов» на себя, поднапугать их хотя бы. Он выхватил из ножен меч и, угрожающе размахивая им, сделал шаг к двери. Сколько бы шагов осилили его деревенеющие ноги, неизвестно, но тут ситуация переменилась.

«Боги», сколько их там было, («Все или не все примчались разбуженные ночными звуками?», – гадал киммериец), увидев пораженного в живот Харакхту, взбунтовавшегося стражника, еще одного слепца с кинжалом, возникшего рядом с первым «причащенным», дикаря с огромным мечом в руках, идущего на них – не выдержали. Храбрость требует закалки, а ее у «богов» не было. Может быть, также не было у них, только вскочивших со своих постелей, и достаточно оружия. Они отступили за дверь и дверь эту захлопнули за собой.

– Быстрее! Ко мне! – Конан схватил факел (что до того бросил среди кубков, где тот успел изрядно подкоптить пиршественный стол небожителей) и направился к потайному ходу.

– Оставь его! – киммериец увидел, как Везунчик склонился над постанывающим Харакхтой.

– Я отрежу ему язык, – объяснил вор.

– Оставь его во имя Крома, сейчас они вернутся. Ну, быстрее же! – Конан уже стоял у двери в стене; к нему подходил Коэн.

– Вам не уйти, – это с пола поднялась Иштар. – Конан, я обещаю тебе жизнь. Мы простим тебя.

– Бегом, Везунчик! – рявкнул киммериец, увидев, что вор хоть и оторвался от Харакхты, но теперь повернулся на голос Иштар.

– Конан, стой! Я, Иштар, обещаю тебе, что ты будешь Равным! Будешь Белом! Конан! Я забуду все! Ты же погубишь себя! Одумайся!

Зов прекрасной «богини» ни на мгновение не поколебал уверенность северянина в правильности своего выбора, хотя и показалось ему, что Иштар не играет, что искренне хочет вернуть его и выполнит обещанное, что это в ее силах. Это было похоже на отчаянный крик влюбленной женщины, силящейся всеми и правдами и неправдами вернуть уходящего возлюбленного.

Наконец добрался до дверцы в стене и Везунчик. Конан шагнул в потайной ход, разгоняя мрак факелом, прижался к стене, пропустил вперед себя слепцов, потянулся к двери.

Северянин надеялся, уповал на здравый смысл даже не нынешних «богов» (откуда он у них!), а скорее тех, первых, что строили Обитель, продумывали тут все, рыли подземные ходы; надеялся, хотя понимал, что шансов на удачу не слишком много. Но – повезло: изнутри дверь потайного хода имела щеколду.