Выпрямившись, Сент‑Джеймс обернулся к Линли и покачал головой. Тот подошел к нему.

Сент‑Джеймс убрал волосы с лица Саши и легонько подвигал ее, чтобы приблизительно определить степень окоченения. Потом отступил на шаг, обратив внимание Линли на иглу, которая торчала из руки.

– Передозировка, – сказал Линли. – Питер, что она принимала?

Он вернулся к брату. Сент‑Джеймс остался рядом с трупом. Шприц был пустой и в том положении, словно Саша сама впрыснула себе наркотик, который ее и убил. В это было трудно поверить. Сент‑Джеймс искал чего‑нибудь – пакет, ампулу с наркотиком, которым она лишила себя жизни. Ничего не было и на ящике рядом с диван‑кроватью, кроме пустого стакана с тусклой чайной ложкой. Но на ободке стакана Сент‑Джеймс заметил остатки белого порошка. На кровати рядом с Сашей – ничего. Сент‑Джеймс отступил на шаг, чтобы осмотреть пол между диваном и ящиком. И его охватил ужас, когда он увидел…

Он увидел серебряный флакон, который лежал на боку и из которого, как видно, вылилось что‑то, превратившееся в белый порошок. Скорее всего, это был тот же самый порошок, что на ободке стакана, тот же самый, что забрал жизнь Саши Ниффорд. Сент‑Джеймс не был готов ни к чему подобному, и у него громко заколотилось сердце. Его обдало жаром. Он не хотел верить.

Флакон принадлежал Сидни.

Глава 21

– Питер, возьми себя в руки, – повторял Линли. Поддерживая брата под руку, он помог ему встать, тогда как Питер все плакал и льнул к нему. – Что она колола?

Тем временем Сент‑Джеймс не сводил глаз с флакона. Ему ясно слышался голос Сидни, как будто она тоже была в этой комнате. «Питера мы отвезли домой. У него жалкая квартирка в Уайтчепел, – сказала она. А потом: „Когда отыщешь малыша Питера, скажи ему, что мне есть о чем с ним поговорить. Уж поверь, я буду очень ждать этого“.

Сверкавший в свете лампы флакон словно требовал: узнай меня, узнай меня. Ион, конечно же, узнал его. С того места, где стоял Сент‑Джеймс, была отлично видна часть выгравированной надписи с инициалами Сидни, он сам просил, чтобы надпись наносили осторожно, когда собирался подарить этот флакон своей сестре на ее двадцать первый день рождения.

«Ты был моим любимым братиком. Я очень любила тебя».

Времени не было. Сент‑Джеймс не мог позволить себе роскошь ни взвесить за и против, ни обдумать моральную сторону дела. Он должен был действовать, и действовать быстро, или предоставить полиции разбираться с Сидни. И он предпочел действовать. Протянул руку…

– Отлично. Ты все‑таки отыскал, – сказал Линли, подходя ближе. – Похоже на… – По‑видимому, он оценил значение позы, в которой застыл Сент‑Джеймс, протянутую им руку, и Сент‑Джеймс, мгновенно похолодев, подумал, не заподозрил ли Линли что‑нибудь из‑за его побледневшего лица. Не успели затихнуть слова, как Линли оттащил Сент‑Джеймса от дивана. – Не надо его прикрывать, – тихо проговорил он. – Все кончено. Сент‑Джеймс, я же сказал, когда мы ехали сюда. Если это героин, то пусть Питер пожнет плоды своих сумасбродств. Я звоню нашим.

И он вышел из комнаты.

Сент‑Джеймса опять залила жаркая волна, отчего у него запылало лицо и заболели кости. Забыв о Питере, который плакал, прислонившись к стене и закрыв руками лицо, Сент‑Джеймс подошел к окну и попытался открыть его, но не смог, потому что когда‑то один из жильцов так покрасил раму, что оконные створки склеились. В комнате было душно.

У меня меньше суток, думал Сент‑Джеймс. На донышке флакона есть серебряный штамп – маленький, причудливой формы щит. Полицейским не составит труда определить магазин, где он купил флакон.