Рядом с черно‑белой фотографией была другая. И на ней опять голый Линли сидит на старой железной кровати, укрыв простыней нижнюю часть тела. Одна нога согнута, рука на колене, он смотрит в сторону окна, возле которого стоит Дебора, спиной к фотоаппарату, и солнце освещает ее правое бедро. Желтые занавески вздыблены, наверняка за ними скрыт провод, благодаря которому Деборе удалось сделать снимок. Сценка выглядит как спонтанная, словно Дебора проснулась рядом с Линли и ей вдруг понравилось сочетание желтых занавесок и утреннего солнца.

Сент‑Джеймс смотрел на фотографию, стараясь делать вид, будто его интересует исключительно искусство, а на самом деле понимая, что нашел подтверждение догадке Коттера относительно Деборы и Линли. Несмотря на то, что Сент‑Джеймс видел ночью в машине, ему никак не хотелось терять спасительную ниточку надежды. И вот ее больше нет. Он взглянул на Дебору. Два красных пятна появились у нее на щеках.

– Господи, хозяйка‑то из меня никудышная! Хочешь что‑нибудь выпить? Джин с тоником? Или виски? Чай? У меня есть чай. Много чая. Я как раз собиралась…

– Нет, ничего не надо. Ты ведь ждешь гостей. Мне не стоит задерживаться.

– Останься и выпей чаю. Я поставлю еще одну чашку.

Дебора направилась в свою кухоньку.

– Пожалуйста, Дебора, ничего не надо, – торопливо проговорил Сент‑Джеймс, представляя неловкую ситуацию, когда Дебора и Линли будут вести с ним вежливую беседу, мысленно посылая его ко всем чертям. – Это нехорошо.

Дебора замерла с чашкой и блюдцем в руках:

– Нехорошо? Что нехорошо? Это же всего лишь…

– Послушай, птенчик, – сказал он, желая исполнить свой долг, сдержать обещание, которое он дал ее отцу, и уйти. – Твой отец очень волнуется.

Дебора с заученной аккуратностью поставила на стол блюдце, потом еще осторожнее поставила на него чашку. Накрыла их салфеткой.

– Понятно. Ты приехал как эмиссар моего отца. Вот уж не ожидала, что ты возьмешься за такую роль.

– Дебора, я обещал ему, что поговорю с тобой.

В это мгновение – возможно, из‑за его изменившегося тона – пятна на ее щеках стали еще ярче. Она крепко сжала губы. Потом подошла к дивану, села и обхватила себя руками.

– Ладно. Продолжай.

Сент‑Джеймсу не померещилось, что на ее лице промелькнуло гневное выражение. И в ее голосе он услышал едва сдерживаемую ярость. Тем не менее решил проигнорировать и то и другое, полагая себя обязанным исполнить обещание, которое дал Коттеру. Он не мог уйти, не высказав Деборе сомнения отца самым доходчивым образом.

– Твоего отца смущают твои отношения с Томми, – проговорил он, как ему казалось, вполне разумно.

Зато так не показалось Деборе, мгновенно отозвавшейся двумя вопросами:

– А тебя? Тебя они тоже смущают?

– При чем тут я?

– А… Как я сразу не поняла? Ну, ты видел меня… И квартиру… Теперь можешь возвращаться и подтвердить фантазии отца. Или от меня требуется что‑то еще?

– Ты не поняла.

– Ты приехал сюда вынюхивать насчет моего поведения. Чего же я не поняла?

– Дебора, речь идет не о твоем поведении. – Сент‑Джеймс чувствовал себя беззащитным и уж точно не в своей тарелке. Их разговор не должен был стать таким. – Все дело в том, что твои отношения с Томми…

Дебора вскочила с дивана:

– Боюсь, это не твое дело, Саймон. Может быть, мой отец и больше, чем слуга. А я – никто. И всегда была никем. С чего ты взял, что можешь приходить сюда и совать нос в мою жизнь? Кто ты такой?

– Ты мне небезразлична. И отлично это знаешь.

– А ты… – Она осеклась, сцепив пальцы, словно изо всех сил старалась удержать рвавшиеся наружу слова.