Исчерпав все классические возможности, Сидни убежала вперед и скрылась за старыми воротами в каменной стене. И тотчас оттуда послышался ее радостный крик.

– Она на мельнице, – сказала леди Хелен. – Пригляжу, а то еще свалится в воду.

Не ожидая ответа и ни на кого не взглянув, леди Хелен ускорила шаг и через пару секунд тоже исчезла за воротами.

Дебора была счастлива остаться наедине с Саймоном. Ей нужно было о многом сказать ему. Они не виделись после ссоры, и как только Томми сказал, что пригласил Саймона в Корнуолл, она решила обязательно сказать или сделать что‑нибудь такое, чтобы заслужить его прощение.

А теперь, получив такую возможность, Дебора чувствовала, что имеет право лишь на безликие реплики. Ей было ясно, что в Пэддингтоне она разорвала последние узы, связывавшие ее с Саймоном, и никак нельзя взять обратно слова, с помощью которых она совершила хирургическую операцию.

Они шли в том же направлении, в каком удалилась леди Хелен, но медленно – из‑за больной ноги Сент‑Джеймса. В тишине, нарушаемой лишь криками чаек, звуки его шагов болезненно отдавались у нее в ушах, и она заговорила, лишь бы не слышать их, бессознательно вспоминая далекое прошлое, которое их объединяло:

– Когда мама умерла, ты переехал в Чел си.

Сент‑Джеймс с любопытством посмотрел на нее:

– Это было давно.

– Тебе это было не нужно. Тогда я не понимала. Мне исполнилось всего семь лет, и я считала, что так и должно быть. Но ты сделал это не для себя. Не знаю почему, но я поняла это только сегодня.

Сент‑Джеймс стряхнул травинку с брюк.

– Такую потерю трудно пережить. И я сделал, что мог. Твоему отцу нужно было уехать, чтобы забыть. Если не забыть, то хотя бы просто жить дальше.

– Но ведь ты не был обязан делать это. Мы могли переехать к кому‑нибудь из твоих братьев. Они оба живут в Саутгемптоне. И они намного старше тебя. Это было бы разумно. Тебе ведь… Тебе ведь было только восемнадцать лет. Зачем ты сделал это? Почему твои родители согласились?

Дебора чувствовала, как с каждым вопросом волнуется все сильнее.

– Это было правильно.

– Почему?

– Твоему отцу была нужна перемена. Ему требовалось лечение. После смерти твоей матери он сам был на краю могилы. Дебора, мы все очень боялись за него. Мы никогда не видели его в таком состоянии. Если бы он что‑нибудь сделал с собой… Ты уже потеряла мать. И никто из нас не хотел, чтобы ты потеряла еще и отца. Конечно, мы позаботились бы о тебе. Дело не в этом. Что бы там ни было, родной отец – это родной отец, разве не так?

– А твои братья? Саутгемптон?

– В Саутгемптоне он был бы не у дел. Там налаженное хозяйство, и у него было бы много времени для печали. Его бы жалели. А в Челси он получил старый дом, который надо было доводить до ума. – Сент‑Джеймс улыбнулся. – Ты забыла, что это был за дом. Твоему отцу пришлось немало поработать – и мне тоже, – чтобы сделать его обитаемым. Ни на что другое не было времени. Самое страшное осталось позади. Ему надо было жить дальше. С тобой, ну и со мной тоже.

Дебора теребила в руках ремень, на котором висел фотоаппарат. Он был новым и жестким, не то что старый и мягкий от «Никона», который много лет служил ей до отъезда в Америку.

– Поэтому ты приехал сегодня? – спросила она. – Ради отца?

Сент‑Джеймс не ответил. Совсем низко пролетела чайка, и Деборе показалось, будто она слышит удары крыльев.

– Я поняла это сегодня утром, – продолжала она. – Тебя что‑то заботило. Мне все время хотелось сказать тебе об этом.

Сент‑Джеймс засунул руки в карманы брюк, отчего захромал еще сильнее.

– Дебора, при чем тут забота?

– А почему бы и нет?

– Нет.