Летом «Уайт Сокс Сарасота» принимали гостей на «Эд Смит», и город хвастался тем, что здесь некоторое время жил Майкл Джордан . «Сокс» уехали, и появились «Цинциннати Редз». Я еще ни разу не ходил на бейсбол.
― Мистер Фонеска? ― спросила секретарша.
― Да.
― Доктор Грин может уделить вам несколько минут сегодня в час дня. Вам это удобно?
― Да.
― Приходите, если можно, минут на десять раньше, чтобы заполнить некоторые бумаги.
― Хорошо, я приду.
Я повесил трубку. До того момента, когда речь зайдет об оплате, я решил не развеивать ее иллюзии, будто объявился новый пациент. Такие траты я позволить себе не мог. Просунув в дверь одну руку и одну ногу, я знал, как пробраться внутрь.
«ДК» был закрыт. Слишком рано. Я дошел до кафе «У Гвен», находившегося на углу. Хозяйка заведения Гвен ушла на покой несколько лет назад, и ее заменила дочь Шейла. Завсегдатаи стали называть ее Гвен‑два, а потом просто Гвен. У Шейлы была дочь‑подросток, которая после школы также обслуживала столики. Ее звали Алтея. Интересно, думал я, превратится ли она в Гвен‑три. Может быть, это станет традицией, и маму Гвен будет сменять дочка Гвен, пока какой‑нибудь гигант градостроительства вроде Карла Себастьяна не снесет их уютную кафешку и не построит на ее месте огромный офис‑блок или еще один дорогой многоквартирный дом.
В зале было много народу. Тут сидели и те, кто заходил перекусить по дороге на работу, и пенсионеры, недавние и давнишние, которые привыкли завтракать здесь, чтобы быть рядом с людьми, здороваться, разговаривать.
Я становился более или менее регулярным клиентом. Я заходил сюда, когда мне надо было рано вставать. Если я вставал поздно, я завтракал у Дэйва в «ДК». «У Гвен» открывалось в пять утра, до рассвета.
У стойки оставалось свободное место между мужчиной, похожим на водителя грузовика, и тощим седым стариком.
Гвен с утренней улыбкой, в переднике и почти без косметики на круглом розовом лице поставила передо мной белую кружку с кофе.
― Омлет, две полоски бекона и ржаной тост?
Я кивнул. Она тоже кивнула и поспешила на кухню с кофейником в руке. Люди, сидевшие за пятью столиками позади нас, вели тихий утренний разговор, постепенно просыпаясь.
― Я видел вас здесь раньше, ― сказал старик справа от меня.
Я кивнул и продолжал пить кофе.
― Вы ведь с севера?
Я снова кивнул. Отхлебнул еще кофе.
― Нью‑Йорк?
― Чикаго.
― А я из Стьюбенвилла, под Кливлендом. Дин Мартин тоже был из Стьюбенвилла. Я знал некоторых из его людей.
― В самом деле?
― Да. Я тут уже пятнадцать лет. Думал уехать обратно, но у меня там никого не осталось. Жена умерла шесть лет назад. Вы понимаете?
― Понимаю.
― Похоже, вам сегодня не до разговоров, ― сказал он.
Я улыбнулся. Это была не совсем улыбка, но что‑то похожее.
― Извините, ― сказал я, когда Гвен, то есть Шейла, вернулась с моей тарелкой. ― Я живу здесь около трех лет. Моя жена тоже умерла.
― Сочувствую вам, ― сказал он. ― Она, наверное, была молода. Кэролайн было семьдесят два года, в наше время развитой медицины еще не старость.
― Да, ― сказал я, начиная есть.
― Меня зовут Тим, а вы...
― Лью.
― Чем вы занимаетесь, Лью?
Я пожал плечами. Чем я занимаюсь? Убиваю время. Смотрю фильмы. Беру работу, когда она приходит сама или когда нужно есть, пить и выживать.
― Работаю в суде, доставляю повестки.
― Правда?
― Конечно, правда.
Яйца были хороши, мягкие, но не сырые. Бекон хрустящий. Кофе тоже помогал, и я потихоньку начинал чувствовать себя человеком.
― Опасное дело? ― спросил Тим. |