|
Но от машины отделился крупный такой милиционер в «омоновском» камуфляже, с жезлом гаишника в руке. Он лениво взмахнул им и требовательно приказал повернуть к обочине. И стоял посреди дороги так, будто был уверен, что серебристый джип немедленно послушается его команды. Он был один на шоссе. И, видно уже было, улыбался. Но — нехорошо, торжествующе. И Турецкий, мгновенно приняв решение, взял левее, переходя на встречную полосу и прибавляя газу. Снова, уже разъяренно крича что-то, замахал жезлом гаишник.
И в ту же минуту справа, из кустов, — это услышал, а не увидел Александр Борисович, — полоснула автоматная очередь, и пули противно застучали по боку джипа. Тот, на шоссе, растерялся и не успел отскочить в сторону: машина сбила его и отбросила куда-то вправо. Некогда было смотреть. Турецкий пригнулся, потому что пули продолжали с мерзким звуком стучать по кузову. Отрешенно подумал, что машину-то теперь не в каждою автомастерскую отдашь. Несчастная Вера, такой красавицы лишиться! Но машина продолжала мчаться, словно бешеная, и стук смолк. Не достали, с облегчением выдохнул Турецкий. Но ехать в таком виде дальше?.. А что делать? Возвращаться под те же пули? Ясно было, что это — засада. Но кто мог знать о том, куда и с чем едет Турецкий? Выходит, знали. И пытались остановить, чтобы «поговорить», разумеется, может, и не убивать, а так, по-дружески посоветовать что-нибудь этакое. Не сумели, теперь могут объявлять нарушителя в розыск. Станут по трассе оповещать. Нет, братцы, этот номер у вас не пройдет! И Турецкий, не снижая скорости и выскочив на трассу, достал телефон;. Первый звонок — к Гордееву. — Юра, что у вас? — Жду. Филипп должен сейчас выйти. Указание дано. — Юра, нигде не задерживаясь, мчитесь в Бобров. Адамам немедленно передай, чтоб никому и ни при каких условиях не открывали двери. Кроме вас. — Что так? — Только что на выезде к трассе обстреляли. Били целенаправленно. Камуфлированный мордоворот пытался остановить, а стреляли, конечно, из кустов справа. Вере ничего не говори, а то из-за машины опечалится. — Нашел о чем думать! Сам-то как? — Если не остановят, доеду. Две сотни впереди, попытаюсь сейчас вывернуться как-нибудь. Ну, привет. Не теряйте времени… Следующий звонок — к Меркулову. И текст — тот же: обстреляли, возможны дальнейшие дорожные осложнения. Константин Дмитриевич напрягся, это было слышно в трубке — по его хрипящему дыханию. Сердится. — Костя, ты с кем еще говорил? Где возможна утечка? — Ты с ума сошел?! — Повторяю, ни одна живая душа, кроме нас с тобой, ну и Юрки еще, об этом разговоре не знает. Остается подозревать Сердюка. Думай, Костя. Но в любом случае я сейчас в Смоленск не доеду, остановят — впереди двести верст. И назад не могу вернуться, засада прямо на дороге была. На шоссе. А я еще сбил того, кто пытался меня остановить. Вот те, что засели сбоку в кустах, и не выдержали, поторопились, видно, поняли, что я ухожу. Машину покурочили, а она дорогая и чужая. Японский джип все-таки! Век не расплачусь теперь. Но пока я на колесах. — Что же предлагаешь? — Я-a?! Я полагал, Костя, что это ты у нас мыслитель. Я бы, например, на твоем месте срочно позвонил еще раз Сердюку и сказал, что Агеева обещали освободить скоро, там Гордеев ждет. После чего они понесутся в Бобров. А вот твой покорный слуга хочет знать, кому сказал о моей поездке прокурор? Костя, жми, пусть «колется» немедленно. И еще можешь без всяких намеков сказать, что если с голов Кати или Веры Красновых упадет хотя бы один волос, я этого Крохаля поганого и в Греции достану. А как я умею это делать, ты помнишь. Скольких я бежавших сукиных сынов в бытность свою под твоим «ласковым приглядом» доставил к тебе из загранки? В браслетах! И этот не избежит подобной участи, я твердо обещаю, меня злить не стоит. |
