|
Здесь это считается буквально святостью. Он смолк, и Карлсен вдруг осознал глубину его страданья. Вот почему, оказывается, Мэдаху по нраву выдавать себя за монаха и рядиться в коричневую сутану: это единственный способ выразить протест. Он считает себя аддиктом, безнадежно порабощенным наркотиком похоти. Эти слова открыли и кое что еще. Теперь ясно, чем занимался монах, сидя в храме у статуи Саграйи: возносил молитву. Эмоциональный ее осадок все еще гнездился в его мозгу, точно как неловкость от скрюченной позы сказывалась в коленях и голенях. – Теперь то ясно, почему мне нравится в человеческом теле? – воскликнул Мэдах. Карлсен кивнул. Обуревающие сейчас чувства и откровения были так сильны, что трудно было говорить. – Вы по прежнему не возражаете против того, чтобы иной раз обмениваться телами? Карлсен кашлянул. – Конечно же. Мэдах медленно кивнул. Карлсен понимал, почему он молчит: размениваться на «спасибо» было бы просто ханжеством. – Ну что, готов? – словно из иного мира раздался вдруг голос Крайски. – Да. – Я вас оставляю, – спохватился Мэдах. – Мы еще встретимся, – сказал Карлсен. – Хорошо, – монах повернулся уходить. – Еще один только вопрос! – окликнул вдогонку Карлсен. – Слушаю? – У вас в книге говорится что нибудь о подлинной цели эволюции? – Да. Я утверждаю: «Сознание должно контролироваться знанием ума, а не реакциями чувств». Карлсен выжидательно молчал, но Мэдах, видимо, все, что нужно, уже сказал. Повернувшись, молча пошел, Карлсен взглядом проводил его спину, постепенно поглотившуюся теменью коридора. – Ты понял, о чем он? – после выжидательной паузы поинтересовался Крайски. – Безусловно. А ты? Крайски, поколебавшись, пожал плечами. – Похоже, понял. Только я вижу, вы оба с ним… ошибаетесь. (Наверняка хотел сказать: «Вижу, что вы оба сумасшедшие»). Карлсен промолчал. – Ну, пойдем, – встряхнувшись, сказал Крайски. Он направился к ведущему вниз проходу, Карлсен пошел следом. – А я понимаю, почему он это место недолюбливает, – гулко докатился откуда то спереди голос Крайски. – Я сам его терпеть не могу. Порода под ногами была металлически гладкая, хотя стены по бокам покрывала сеть трещин и впадин. В жмущейся по стенам полутемени они прошли примерно сотню ярдов, после этого туннель взял вправо и они очутились в огромной пещере, залитой ровным свечением желтых кристаллов. Где то на расстоянии смутно рокотало – похоже, бурный поток или водопад. Холодный сквозняк, казалось, веял в лицо откуда то снизу. Своды такие высокие, что и не разглядишь. Идущий снизу сквозняк, между тем, все усиливался. Карлсен передвигался медленно, осторожно, чувствуя где то впереди приближение пропасти. Расстояние от стен было уже такое, что и рук толком не видно, а полупрозрачного Крайски и подавно. Так что, облегчение наступило, когда впереди очертились две заостренных башенки – Карлсен сразу понял, что передатчики. По размеру они были гораздо крупнее тех, что на берегу Ригеля, но с виду похожи. Он зябко передернул плечами: руки ноги от холода свело как каменные, трудно даже ступать. Ветер из по прежнему неразличимой бездны тоже действовал на нервы. Звонкий шелест воды в ее пучине слышался теперь предельно ясно: сила течения, судя по всему, колоссальная. Что то шевельнулось (Карлсен невольно вздрогнул). Оказывается, всего лишь дверь башенки, бесшумно распахнувшаяся впереди. Ступив внутрь, он оказался среди усеянных серебристыми точками стен, образующих безупречной формы цилиндр. Огоньки вокруг сновали пронырливыми светляками, опять нагнетая странную отстраенность. Хотя здесь что то другое, не снование: «светляки», когда потрогал их пальцем, оказались вмурованы в стену. |
