|
– Карлсену показалось, что гребис смотрит на Макрона с мрачным удовлетворением. – После шестой степени он уже не будет выходить из себя, как случилось в Хешмаре. – У них на глазах Макрон невольно пошевелился, и из раны соскользнул липкий сгусток. Глаза у Макрона расширились, и лицо застыло в судорожной гримасе концентрации. Клубин тронулся дальше, Карлсен рядом. Едва они поравнялись с краем макроновой кельи, как стена, утратив прозрачность, обрела прежний вид. – Сколько, по вашему, надо на это смотреть, прежде чем начнет нравиться? – спросил на ходу Клубин. – Да как такое вообще может нравиться? – покосился Карлсен недоуменно. Гребис промолчал, но, судя по скептически поджатым губам, остался при своем мнении (видимо, не без оснований). Через пару минут ходьбы стена справа тоже обрела стеклянистую прозрачность. В небольшой, ярко освещенной комнате лежал человек (тоже голый), прикованный в позе распятого к каменному полу. С потолка на массивной цепи свисал гранитный снаряд, тупым концом упираясь в грудь лежащего. Плоское дно снаряда, где крепилась цепь, в диаметре была примерно три фута; вес, получается, тонна с лишним. Картина та же самая: окаменевшие от напряжения распахнутые глаза, струйки застывшей крови с боков сходят на пол. – Устройство это не такое примитивное, как кажется, – сказал Клубин. – Его изобрел К 90. В потолке вмонтирован сенсор, чувствительный к ментальным волнам. Пока концентрация держится на уровне, камень остается висеть на прежнем месте. Как только она ослабляется, снаряд опускается на одну десятую миллиметра. Карлсен с мрачным очарованием смотрел на распяленное тело. – А если концентрацию усилить, снаряд можно приподнять? – Да, но за один раз только на одну двадцатую. То есть, отыгрывать вдвое труднее, чем проигрывать. – Ему, по моему, больно. – Да, что то он поздновато хватился. Наверное, уже не вытянет. – Он что, погибнет? – Почему, нет. Когда начнут лопаться ребра, камень автоматически остановится и его вытащат. Но когда поправится, ему предстоит пройти все заново. Не справится за три раза – вернут обратно четвертую степень. А это такой позор, что аттестант, случается, кончает с собой. Стена с их отдалением снова приняла прежний вид. – И что, неужели без всей этой давильни никак не обойтись? – спросил Карлсен. – Неужто хороший мозговой сканер не измерит их выносливость? Клубин хмыкнул. – Вот здесь вы рассуждаете как матералист. Машина такая есть, ее изобрел К 89, предшественник К 90. Только толку от нее оказалось мало. Она действительно могла указывать вероятность выносливости того или иного кандидата. А прогнозы потом зачастую не сбывались. Сильнейшие совершенно неожиданно сдавали, а из слабых некоторые демонстрировали чудеса выносливости. К 89, когда обратились к нему за разъяснениями, пожал пле– чами: мол, вольному воля. Один кандидат рассказывал, что всякий раз, чувствуя себя уже на пределе, вспоминал, как мальчишкой мечтал спасти город, сразив в поединке громадную каплану. Другой вообще отказывался сообщить выручавшую его мысль, боясь, что лишится силы, если ее разгласит. Причем сильнейшие все как один имели какую то уловку, помогающую преодолевать положенные пределы выносливости. Стена, рассеявшись в очередной раз, открыла взору что то вроде аквариума: воды под самый потолок, и вверх струятся пузырьки. По центру громоздилось престранное создание – на первый взгляд, черный паучище с глазами бусинками вокруг головы. Хотя нет, волосатые лапы на поверку оказались щупальцами, из которых одно уткнуто в стекло; присоски коготки напоминали сороконожку. В оранжевом кончике присоски виднелось отверстие – видимо, впрыскивать яд. Немигающие глаза словно сознавали постороннее присутствие. По аквариуму безучастно плавали цветастые рыбы, на которых паук ноль внимания. |
