|
– Ладно. Он крепко припал к ее губам, наслаждаясь их податливостью. Желание маслянисто всколыхнулось, а с ним – тяга прижаться, почувствовать. Вместо этого он с усилием сдерживался, не допуская извержения. Получается, что и порцию бьющей через край энергии он впитывал понемногу. Когда она неизъяснимо утоляющим бальзамом хлынула из уст в уста, Линда судорожно, всем телом притиснулась. В эту же секунду Карлсена пронизало ощущение чудесной, резкой ясности, словно чувства впервые за все время сфокусировались. Когда судороги оргазма у Линды утихли, Карлсену пришлось ее поддержать, чтобы не покачивалась. Взгляд налился поволокой – она будто не знала толком, где находится. – Вот видишь, даже раздеваться не пришлось. – Он взял ее за руку. – Пойдем, приляжешь. Проводил до дивана, заставил улечься, подсунув род голову подушку. Линда закрыла глаза. – Как себя чувствуешь? Линда, вздохнув, с мечтательной задумчивостью улыбнулась. – Чудесно. Карлсен отвел прядь с ее повлажневшего лба. – Понимаешь, почему у тебя усталость? Это я забрал у тебя какое то количество энергии. – Я не возражаю, – сказала она, сопроводив слова кивком. Взяв руку Карлсена обеими ладонями, Линда положила ее себе на бедра. – Какое ощущение было? – полюбопытствовал он. – Чуть страшновато. А так ничего, приятно. Карлсен посмотрел на настенные часы – всего три часа. Три часа уже как вампир. – Останься, вздремни. Мне идти пора. – Куда? – В Космический Музей. – А ты не устал разве? Он покачал головой. – В этом и суть вампиризма. Я забираю энергию у тебя. Ты устала, а у меня, наоборот, прилив бодрости. Расклад не совсем в твою пользу. – Почему же… – с нежной убежденностью возразила она. – Как «почему»? – Потому что чудесная такая… умиротворенность. Он поцеловал ее в лоб. – До встречи. Не дойдя еще до двери, почувствовал: уже уснула. Приятная прохлада стояла на Пятой авеню и в три часа пополудни. Стелящееся над городом призрачное облако четко удерживало температуру на отметке двадцати пяти градусов – во избежание монотонности, Бюро Контроля за экологией допускало незначительный подъем температуры во второй половине дня. Из ньюйоркцев многие так привыкли к этой приятно умеренной среде, что вообще перестали выезжать из города. Карлсену все виделось настолько ясным и чудесно свежим, будто на глаза надеты очки какой то особо усиленной фокусировки. Причем ясность не такая как от психоделических наркотиков (грешил в студенческие годы), когда окружающий мир мнится настолько осязаемо реальным, что любая мелочь словно выпячивается в самые глаза. Теперешняя ясность исходила изнутри и казалась неким неотъемлемым свойством ума. Нью Йорк, обычно такой скученный и лихорадочно кипящий, казался теперь исполненным волшебной энергетики. Более того, жизненность эта словно овевала Карлсена, клубясь над сутолочными тротуарами, причем тело готовно на нее отзывалось, будто шел он среди мелкой дождевой взвеси. Транспортный поток, бесшумно струящийся вдоль улицы (электродвигатели теперешних автомобилей почти бесшумны), представлялся раздольной рекой, стремящейся меж отвесных берегов. Отдельные геликары, и те привлекали внимание странной красотой, стрекозами вспархивая над транспортным потоком и садясь на свободные от впереди идущих машин прогалины. Геликар – новшество по большей части экзотичное, по карману пока только самым состоятельным. Прототип – геликар середины двадцать первого века – просуществовал недолго из за главного недостатка: воздушная подушка взметала волну пыли. Открытие же в начале двадцать второго века стабильных электрических полей обусловило целую серию замечательных изобретений, в том числе поезд с дубль звуковой скоростью (на нем Карлсен и добирался из Канзаса) и аэротакси «пузырек», доставившее его из терминала в Нью Джерси. |
