|
Мэдах, повернувшись, каменно взял его за руку и утянул за одну из громадин опор, так что людской поток струился по обе стороны, не задевая. – Если желаете, можно обменяться телами. Этого Карлсен ожидал меньше всего. Непонятно почему мысль об обмене телами с посторонним вызвала замешательство. Хотя колебаться сечас было явно не время. – А чего. Только вы уверены?… Аристид, не размениваясь на слова, завел его в высокую, глубокую нишу в основании колонны. По какой то причине стены изнутри теряли прозрачность, становясь черными, как антрацит. Мэдах шагнул следом, приперев своим чугунным корпусом Карлсена к стене. Чувствуя по прежнему неловкость и замкнутость в себе, Карлсен без особого энтузиазма изготовился к какого нибудь сексуальному возбуждению, как тогда со снаму. Чувстовался лишь легкий дискомфорт от тесноты и льдисто холодного кристалла, давящего спину. Секунда, и он резко втянул воздух от невыразимого наслаждения. Ощущение такое, будто внутренности растворились. Совершенно неожиданно монах исчез, а взгляд Карлсена уперся в стену ниши. Прошло несколько секунд, прежде чем дошло, что между ним и стеной утиснута фигура – причем не чья нибудь, а его самого. Он смотрел сверху вниз на собственную макушку, хотя если точнее, принадлежала она сейчас Аристиду Мэдаху. Он поспешно отодвинулся. «Благодарю», – сдавленно произнесла фигура голосом Ричарда Карлсена, непонятно зачем. И тут он впервые в жизни ощутил себя полностью, стопроцентно живым. Тело дышало ощущением ровной мощи, какое на Земле возникает разве что в моменты сексуального оргазма. От восторга ощущение бодрствования поднялось до точки, откуда обычное сознание видится эдаким неизбывным состоянием легкой утомленности. Ричард Карлсен, на удивление, улыбался. – Ну что, теперь я доберусь вон до той часовни, – он указал туда, где в отдалении виднелось какое то подобие алтаря, – и помедитирую. Когда надо будет, пройдете и меня отыщете. – Как ощущение? – раздался вдруг голос Крайски. Он стоял как раз позади Карлсена, саркастически улыбаясь. А с телом у него происходило что то странное: зыбкое какое то, бесплотное. Карлсен спохватился было, что это что нибудь со зрением: переливчато зыбится, как мираж. – Сейчас я вас покидаю, – произнесло его собственное тело. – Приятных вам ощущений. – Осмотрительно поглядывая по сторонам, оно стало удаляться в направлении алтаря. – Ну что, – подал голос Крайски, – почему б нам не пойти полюбоваться? Карлсен на эти слова и внимания толком не обратил. Чувство полной удовлетворенности поглощало его целиком. Как будто вся прежняя жизнь была каким то сном, от которого, наконец, очнулся. Ощущение самой живости интриговало. Вспомнились юношеская пылкость, места, где любил бывать, дни, полные счастья. Над всем этим царило колоссальное радушие, жизненная щедрость, подобная добродушному смеху. Сейчас впору было даже обнять Крайски, из любви и одновременно жалеючи. Двигаясь в притихшей толпе, он четко понимал, чего стремились достичь эвату. Это твердое компактное тело могло удерживать жизненную энергию, не давая ей уйти наружу. Все люди (теперь это сознавалось отчетливо) протекают: половина их энергии рассасывается в окружающем воздухе. Все это просто потому, что тела у них чересчур слабы, чтобы удерживать поле жизненной энергии. Все равно, что пытаться лить воду в треснувшую кружку. Если сравнивать, то тело Аристида жестко контролировало все свои жизненные силы. В результате – откровение, внезапный проблеск насчет того, что все люди должны собой представлять. Озадачивало одно: зачем Мэдах сам предложил обменяться телами? Чего ему вообще может быть надо от этого слабого, недужного и неэффективного мешка костей? Карлсен хотя и занимал сейчас тело монаха, доступа к его мыслям и воспоминаниям у него не было. Оставалось лишь предполагать, что обмен этот – исключительно по доброте душевной. |
