— Томми, чертов лицедей, откуда ты такой взялся? Том пожал плечами:

— Из родительского дома.

— А чем занимаются твои родители?

— Папа работает в строительном бизнесе. Он вообще не имеет никакого отношения к лицедейству. А мама умерла, когда мне было три года.

— О господи… Извини, я не знала.

— Да ничего… Я ее не помню. Только какие-то ощущения остались, но, может, я их сам придумал.

— А что с ней случилось?

— У нее была какая-то очень редкая болезнь дыхательных путей. Не помню названия. Она умерла от ураганного отека легких. Отец жутко боялся, что эта болезнь передастся мне; он сказал, что убьет меня, если увидит с сигаретой. Железная логика, да? Больше он так и не женился.

— Он сам тебя воспитывал?

Для этого он слишком занятой человек. Нанимал мне нянек — старых фурий одну омерзительнее другой. Ух, как я их доводил… Когда перед ними вставал вопрос, убить меня или повеситься, они каждый раз принимали промежуточное решение: высказывали отцу все, что обо мне думают, и увольнялись. Уступали место следующей. А одна из них даже сказала: «Помяните мое слово: из вашего сына вырастет настоящий преступник». И это только потому, что я залез на полку с коллекционным фарфором и рухнул вместе с ней на пол. Не нарочно — так получилось. Пока нянька выуживала меня из кучи осколков, она радостно сулила мне самые страшные кары. Когда появился отец, она бросилась ябедничать, а тот сразу перебил: «Томми живой?» Она завопила: «Ну конечно да!» — «Он не сильно порезался?» — «Нет, но он разбил все тарелки!» А папа спокойно ответил: «Это всего лишь тарелки».

— И твой папа никогда не пытался на тебя воздействовать?

— Нет… Я же единственное, что у него есть. И потом, в совсем уж критические минуты я всегда знал, как на него посмотреть. У меня мамины глаза. У него руки опускались.

— Ах ты, змееныш.

— Джесси, каждый улучшает свое существование, как умеет. Может, и змееныш… Только папа прекрасно понимал, что мне тоже несладко с этими мучительницами. А кто твои родители?

— Папа — нефтехимик, мама — медсестра в отделении косметологической хирургии. Они сто лет разведены и не общаются. Я случайный плод безумной, но короткой страсти.

— Потрясающий плод. — Том извернулся, как жираф, и поцеловал ее в шею. — Значит, в отделении косметологической хирургии? Теперь понятно, откуда у тебя это стремление уродовать чужие лица.

— А откуда у тебя стремление постоянно играть?

— Не знаю. Я всегда играл. А потом кто-то сказал отцу, что на этой маленькой мартышке можно зарабатывать большие деньги — какой смысл корчить рожи впустую? Между прочим, есть сотни способов зарабатывать деньги, но только один честный.

— Какой?

Я знал, что ты не знаешь. Ага! Я тебя купил… Ну так вот. Папа подошел к этому вопросу серьезно. Как и ко всему, впрочем. Прежде чем запустить меня в процесс кинопроизводства, он долго и обстоятельно выяснял, не стану ли я жертвой какого-нибудь разнузданного режиссера-педофила… Представляешь? Я не шучу. Его убедили, что на съемочной площадке я буду в безопасности. Ну а дальше жернова заработали, и пошло-поехало.

— Ты хоть учился?

— По-твоему, я вместо подписи ставлю крест? Учился… кое-как, школу, во всяком случае, закончил.