Вдалеке слышен странный гул. Словно тысячи лап переступают по мертвым улицам города. Далекий лай, доносящийся оттуда, сливается для диггеров в глухой белый шум.

В бинокли Седой и Убер разглядывают поток собачьих тел. От поднимающегося за горизонтом солнца собаки уже не серые, как они есть, а багрово-оранжевые. Потоки косматых тел заливают улицы Петербурга. Это собаки Павлова, как их называют в Питере. Их тысячи и тысячи.

– Красные собаки, – сказал Убер. – Прямо как в «Книге джунглей». Вроде ж не сезон, а?

– Это Гон. – Седой убрал бинокль. Сунул его в потертый пластиковый футляр и застегнул крышку.

– Да уж вижу, что Гон. Черт, не вовремя, а? Я думал, он только весной бывает…

– Надо их отвлечь, – сказал Седой. Убер огляделся. Тоже спрятал бинокль в футляр, повесил на пояс. Достал и нацепил на резиновую маску темные очки в тонкой золотой оправе. Пижон, подумал Седой. Смотрелось это… экстравагантно.

– Их надо увести на юг, юго-восток, – сказал Седой.

– Иначе не пройдем? – Убер помолчал. – Черт, а ты прав. Да, надо. «А мы пойдем на север… а мы пойдем на север», – пропел он неожиданно.

– Я пойду, – сказал Седой.

Убер покачал головой. За линзами глаз не было видно, но чувствовалось, что он усмехается. Пижонские темные очки только подчеркивали это впечатление.

– Нет, ты не пойдешь. Я пойду.

Противостояние, как в кино. Один чувак в противогазе смотрит на другого чувака в противогазе. Только у того чувака, что повыше, на маску надеты темные очки. С тонкой золотой оправой. У другого – синяя изолента на трубке.

– Только не говори, что у меня чувство вины, – сказал Убер. – И все такое. Конечно, я мог не соглашаться на это предложение. Подумаешь, повесили бы всех нас на заборе!

Седой пожал плечами.

– Ладно-ладно! – сказал Убер. – Только меня повесили бы. Одного. Но… Нам всего лишь нужно довести караван до Восстания. И все. И все долги спишутся.

Седой тяжело вздохнул и шагнул вперед. Убер заступил ему дорогу.

– В общем, я пойду, – сказал Убер. – И это не чувство вины, не думай. А суровая необходимость выпендриться.

– Это другое дело, – согласился Седой.

Убер помолчал.

– Скажешь пацанам? – спросил он.

– Ага.

Вдали видно огромную воронку от атомного взрыва. Птицеящер делает пару сильных взмахов крыльями и взмывает вверх. С высоты уже видно восход, тогда как внизу еще доживают последние мгновения предрассветные сумерки.

А вот и этот человеческий караван.

Птицеящер видит, как один человек отделяется от каравана и бежит. Птицеящер удивлен – человек направляется к стае собак, а не обратно. Остальные люди собираются вместе и ждут.

Птицеящер делает поворот и начинает снижение. Ему любопытно.

Человек, пригнувшись, идет к собакам. Выглядывает из-за угла, прячется.

Вот собаки почуяли его. Человек начинает греметь, пинать двери домов и мертвые машины.

Собаки – или тот, кто за ними – принимает решение. И собаки медленно, как тяжелая неповоротливая машина, поворачивают за ним. Стая набирает скорость.

В то же время караван трогается. Птицеящер видит спину бегущего человека.

Вот он прыгает – и его голова вспыхивает золотом. Птицеящер почти слепнет на мгновение. И вдруг человек спотыкается – и золотое пламя срывается с его головы и падает на землю.

Птицеящер снижается.