Август Дерлет. Метроном
Она лежала в постели, окутанная приятной, успокаивающей темнотой; губы ее были чуть растянуты в улыбке, которая была сейчас тем единственным, во что воплотились ее глубокое удовлетворение и безмерное облегчение. Наконец-то похороны позади. А ведь никто так и не удивился, что мальчик вдруг свалился вводу, никому и в голову не пришло, что она могла спасти пасынка, возникни у нее подобное желание. «О, бедная миссис Фавел, какое это для нее потрясение!» – даже сейчас, находясь в объятиях сомкнувшейся вокруг нее тьмы, ей слышались эти голоса, смутные и такие далекие. Но теперь она не испытывала даже намека на угрызения совести, охватившие ее в тот миг, когда ребенок в последний раз исчез под водой, а сама она, тоже порядком вымотанная, выбралась на берег. Перестала она думать и о том, как вообще отважилась совершить такое, ей даже удалось убедить себя в том, что она ничего не знала про эту яму на дне, какая она глубокая и какое там сильное течение. Из соседней комнаты доносились шаги мужа. Он тоже ни о чем не догадывался. «Теперь у меня осталась только ты», – сказал он тогда. Его внезапно покрывшееся морщинами лицо выражало безмерную скорбь. В первые дни ей было особенно тяжело, однако когда тело Джимми наконец опустили в могилу, вместе с ним исчезли и мучившие ее остатки сомнений и терзаний. Если оценивать вещи трезво, трудно было представить, как у нее вообще хватило сил решиться на такой шаг. Сам по себе ее поступок носил явно импульсивный характер, но раздражение и ненависть, которые вызывали в ней его поразительное сходство с родной матерью, подстегивали ее. И еще этот метроном! Десятилетнему ребенку пора бы уже перестать забавляться подобными игрушками. Если бы он хотя бы играл на рояле, метроном был бы необходим ему для контроля темпа, то это было бы понятно. А так просто – нет, нет, это было уже слишком! Она была просто не в силах больше выносить этот звук. А потом, когда она тайком спрятала метроном, как же он ее изводил постоянным напеванием того дурацкого мотивчика, который диктор утренней детской программы, передаваемой по пятницам, преподнес в качестве объяснения шутливого названия «Симфония метронома», данного кем-то бетховенской «Восьмой»! До сих пор в уголках ее памяти звенели эти идиотские, абсурдные, лишенные всякого смысла словечки, адресованные Бетховеном изобретателю метронома: «Как-вы-там, Как – вы – там, Как-вы-там Жи-ве-те, До-ро-гой, До-ро-гой Мой мис-тер, Мел-зо?» Ну, или что-то в этом роде, сейчас она уже точно не помнила. Даже при начальных аккордах симфонии они надсадно всплывали в ее памяти, без конца напоминая щелканье метронома: так-так, так-так, так-так. Вместе с этим припевом метроном как бы выкристаллизовал ее чувства по отношению к сыну Арнольда от первой жены. Она вышвырнула песенку из своего сознания. Внезапно ей в голову пришла другая мысль: «А куда она спрятала метроном?» В самом деле, это была довольно милая вещица, вполне даже модерновая: на тяжелом серебряном основании и с маленьким молоточком на рифленой стальной стрелке, перемещавшимся на фоне узорчатого серебряного треугольника. Тогда она не поддалась первому импульсивному желанию вдребезги разбить его и решила, что, когда пасынка не станет, использует механизм в качестве изящного украшения, пусть даже он раньше принадлежал матери Джимми. На какое-то мгновение она вспомнила Марго и подумала, что та обрадуется новой встрече с Джимми, – если, конечно, допустить, что загробная жизнь и вправду существует. Впрочем, ей было известно, что Марго действительно верила в Бога. Могла она положить его на одну из полок своего шкафа? Возможно. А все же странно, что сейчас она никак не может вспомнить то, что беспрерывно терзало ее сознание все эти дни незадолго до смерти Джимми. |
