Моя зависть крепла. Кстати, едва я подумала о шампанском, как невесть откуда появился дворецкий с подносом, уставленным бокалами. Пит взял мартини, я — шампанское, и мы, пригубив, пошли следом за хозяйкой дальше.
— Хочу познакомить вас со своими друзьями. — Голос графини звенел серебряными колокольчиками. — Знакомьтесь — Амальфи. — Она коснулась лысого мужчины лет сорока пяти с хвостиком. Потом подошла к худой женщине. — Памела Уоринг. Высокородная Памела.
Эта Памела была еще молода, лет тридцать, не более, но уже успела высохнуть и потрескаться. Несмотря на обилие солнца и тепла, она напялила на себя шерстяной костюм. Не причесанная и не накрашенная, она производила отталкивающее впечатление. А может, я слишком привередлива? Но что делать, если мистер Амальфи толст и лыс как колено, а мисс Уоринг — тоща и сухопара?
И только я перевела свой взгляд на гостей, как графиня изящно просунула руку под локоть Пита и утащила его, что-то воркуя на ухо. Я злобно посмотрела вслед этой парочке.
Не зная, о чем говорят в этом обществе, я решила не рисковать и осторожно произнесла:
— Как в Риме тепло!
— Не то слово, — Высокородная Памела еще больше сморщилась. — Отвратительно жарко.
— Позвольте облегчить ваши страдания! — сказал лысый толстячок каким-то музыкальным голоском, как из оперетки.
Он вытянул руку, помахал кистью — и тут же в руке оказался маленький изящный веер. Мистер Амальфи протянул его мне.
— Трюкачество, — процедила Высокородная и отвернулась.
Толстячок расстроился. Мне захотелось даже погладить его по блестящей лысине.
— Как это у вас получилось? — спросила я, сделав круглые глаза.
— Ловкость рук! Одним словом иллюзия.
Он посмотрел на меня так, что и я была вынуждена заглянуть в эти темные непроницаемые глаза. И обнаружила там такие глубины и такие тайны, что чуть не утонула.
— Вы — иллюзионист? — тихо спросила я.
— Ну, если исходить из того, что вся наша жизнь — сплошная иллюзия, то да.
— Наша жизнь — один кошмар! — закаркала Высокородная.
Иллюзионист щелкнул пальцами, веер исчез. Я смотрела на мистера Амальфи во все глаза. Заметив это, он усмехнулся, допил мартини, подбросил бокал и — бокал исчез. Это было невероятно! Бокал словно растворился в воздухе!
— Гениально, — прошептала я.
Толстячок спрятал руки в карманы и застенчиво улыбнулся. Ему льстило мое восхищение. Но, как я поняла, больше всего ему сейчас хотелось поразить Высокородную (высокомерную!) Памелу.
— Ну, что скажете? — он посмотрел на нее.
— Ваш возраст... Разве это совместимо с грубым ремеслом балаганщика? Вы не мальчишка, чтобы увлекаться фокусами! — фыркнула она. — И вообще могли бы... я думаю...
Амальфи напрягся и пристально посмотрел на Памелу. Мисс Уоринг замолчала, моргнула раз, другой. Вдруг ее глаза превратились в стеклянные шарики.
— Мистер Амальфи всегда прав, — негромко произнес толстячок.
— Мистер Амальфи всегда прав, — каким-то безжизненным голосом повторила Памела.
— Как вас зовут?
— Памела Уоринг. Высокородная Памела.
— Неправда. Это не ваше имя, — вкрадчиво сказал иллюзионист. — На самом деле вас зовут Джина Наполитана.
— Я — Джина Наполитана.
— Вы — кинозвезда. Вы очень красивы. У вас безупречный бюст и длинные ноги. И еще у вас вздорный характер.
Высокородная выпятила то, что, видимо, считала грудью, и широко расставила костлявые ноги. |