Наступила тишина, но прошло много времени, прежде чем дверь открылась
снова. Мы выбежали на улицу и обнаружили, что Дебора уже давно покинула дом.
Как ты знаешь, Стефан, Амстердам в то время был одним из крупнейших городов Европы, с населением сто пятьдесят тысяч человек, а
может, и больше. Дебора просто исчезла. Все наши расспросы о ней в борделях и тавернах были бесплодны. Мы даже обратились к самой
богатой амстердамской проститутке — «герцогине Анне», ибо существовала большая вероятность, что красивая девочка вроде Деборы могла
найти прибежище именно там. Анна, как всегда, была рада видеть нас и побеседовать за бокалом доброго вина, но она ничего не знала о
таинственной девочке.
Я пребывал в таком расстройстве, что мог лишь лежать, закрыв лицо руками, и плакать, хотя все утешали меня, уверяли, что я веду
себя безрассудно, а Гертруда поклялась, что отыщет «девчонку».
Рёмер сказал, что я должен описать произошедшее с Деборой как часть моей исследовательской работы. Но признаюсь тебе, Стефан,
составленный мною отчет был весьма жалким и неполным, почему я и не просил тебя обращаться к этим старым записям. Если по воле
Господней я вернусь в Амстердам, то заменю их более живыми и подробными воспоминаниями.
Но продолжаю… Где-то через две недели после только что описанных событий ко мне пришел один молодой ученик Рембрандта, недавно
приехавший в Амстердам из Утрехта, и рассказал, что девочка, которую я разыскиваю повсюду, ныне живет у старого портретиста Роэланта.
Этого человека знали только по имени. В молодости он много лет учился в Италии. К нему по-прежнему толпой стекались заказчики, хотя
старик был крайне болен, немощен и не мог расплатиться с долгами.
Возможно, ты не помнишь Роэланта, Стефан. Позволь тебе рассказать, что он был замечательным живописцем, чьи портреты составили
бы славу и для Караваджо, и если бы не болезнь, которая не по возрасту рано поразила его кости и скрючила пальцы, он, возможно,
снискал бы больше почестей, чем имел.
Этот добрый человек давно овдовел и жил с тремя сыновьями.
Я тут же отправился к Роэланту, поскольку был знаком с ним и он всегда радушно принимал меня, но в этот раз дверь захлопнулась
перед самым моим носом. Роэлант заявил, что у него нет времени для общения с «учеными безумцами», как он назвал нас. Он был
разгорячен и предупредил меня, что даже в Амстердаме на таких, как мы, управа найдется.
Рёмер велел мне на какое-то время оставить все как есть. Ты же знаешь, Стефан, мы выживаем, поскольку избегаем огласки. И потому
мы затаились. Однако вскоре нам стало известно, что Роэлант уплатил все свои давние и многочисленные долги и теперь он и его дети от
первой жены ходят в прекрасных, исключительно богатых одеждах.
Было сказано, что некто Дебора, шотландская девушка редкой красоты, которую он взял для воспитания сыновей, приготовила для его
больных пальцев какую-то мазь, и это снадобье вернуло им былую живость и подвижность, в результате чего Роэлант снова смог взяться за
кисть. Ходили слухи, что ему хорошо платят за новые портреты. Но знаешь, Стефан, чтобы заработать деньги на оплату богатых нарядов и
изысканного убранства дома, ему пришлось бы писать в день по три-четыре портрета.
А потом поползли слухи, что эта шотландская девушка богата, что она внебрачная дочь одного шотландского аристократа, и хотя отец
не мог признать ее официально, он в изобилии посылал ей деньги, которыми Дебора делилась с добрым Роэлантом, приютившим ее. |