А в ночь с первого на второе ноября католическое кладбище действительно было волшебным. Многочисленные свечи, горько пахнущие хризантемы в горшочках, отражающиеся от отполированного камня надгробий блики. Красиво так, что дух захватывает и спокойно на душе, тихо.

Я вспомнила, как ходила на кладбище с родителями. В том городе, где мы жили, не было наших родственников. Родители ставили, как правило, свечи на заброшенных, забытых могилах и, гладя мои волосы, мама говорила, что наши предки, наверное, сейчас где-то рядом с нами. И что им приятно, что мы помним. И что никогда не надо забывать, потому забвение близких — самое плохое, что может случиться с человеком.

Если так, то почему вы у меня отобрали эту память?

Некоторое время я возилась возле могилы Алиции. И мне стало вдруг спокойно. Ведь на кладбище нет места волнениям и страху. Здесь думаешь о вечном, а вечно бояться невозможно. Потом я очистила памятник от грязи и мха, положила цветы на колени статуи и зажгла у ее ног и на надгробии свечи.

Тор все это время простоял в двух шагах от могилы. Не помогал, но и не мешал. Просто наблюдал… А я стояла рядом с могилой и, опустив голову, молчала, вспоминая глуповатого одноклассника, попавшего под машину, улыбающегося соседа, которого скосил вдруг сердечный приступ, семью по соседству, что попала в аварию… И, конечно, родителей.

При воспоминании о родителях в горле вдруг запершило, по щеке скатилась предательская слеза. Я отвернулась от Тора в надежде, что он не заметил, как вдруг почувствовала, как его ладонь сжала мою, крепко так, уверенно.

— Что? — непонимающе спросила я.

— Просто хочу показать твоим близким, что они могут быть за тебя спокойны. Мы тебя защитим…

— Знать бы от кого…

— Ото всех, — отрезал Тор.

Я промолчала. В этот момент мне не хотелось говорить, да и думать не хотелось. В голове было пусто, на душе — спокойно, и по груди разлилась тихая грусть. Я перекрестилась в последний раз и молча развернулась, собираясь выходить с кладбища.

Тор, ничего не спрашивая, пошел со мной.

Солнце уже коснулось краешком верхушек тополей, и свет его слегка пожелтел, предвещая скорый вечер. Мы добрались до автомобиля. Тор вновь плюхнулся на переднее сидение рядом с водителем. Сесть за руль он не просился, и я даже не знала, умел ли он водить. А спрашивать не хотела. Вообще сейчас ничего не хотела.

Я бросила в бардачок коробку спичек и замерла… на песчаной площадке, шагах в десяти от капота машины сидел огромный, с теленка, тощий пес. Шерсть его, наверное, когда-то черная и длинная, слиплась от грязи и впившихся в нее колючек, глаза блестели лихорадочным блеском, с пожелтевших клыков капала на песок слюна, подозрительно похожая на пену.

— Ну и зверюга, — просвистел Тор.

Я нервно сглотнула поблагодарив Бога, что сейчас нахожусь в машине. Оказаться вне металлической защиты перед подобной тварью не хотелось. Тем более, что пес не спускал с меня внимательного сумасшедшего взгляда.

Я нажала на клаксон, пытаясь спугнуть животное, но зверь проигнорировал гудок, медленно поднялся с песка и направился прямо к машине. И меня парализовал его взгляд, оскаленные клыки, прижатые к черепу длинные уши… где-то я уже это видела… где?

— Жми на газ! — закричал Тор.

— Я его раздавлю…

— Ну и? Жми, кому сказано! Дави гада!

Я завела машину, от души надеясь, что зверь испугается и убежит. Куда там! Он все так же медленно приближался, и мышцы перекатывались под его облезлой шкурой.