— Соседний магазин закрыт. Пришлось бежать в дальний… Извини.

Они помолчали. О’Бирн был не голоден. Ему хотелось уйти. Он сунул большие пальцы за пояс джинсов, вскинул голову к неразличимому потолку, затем взглянул на ожидавшую подругу и наконец сказал:

— Я чуть не ушел.

Протискиваясь мимо него, Паулина шепнула:

— Глупенький.

О’Бирн развернулся и последовал за ней, чувствуя себя обманутым.

В кухне он привалился к дверному косяку, Паулина подняла стул. Мотнув головой, О’Бирн дал понять, что не желает еды, которую она раскладывала по тарелкам. Девушка налила ему пива и присела на корточки, собирая с пола горелые крошки. Они перешли в гостиную. О’Бирн тянул пиво, она медленно ела, оба молчали. Покончив с пивом, он взял ее за коленку. Паулина не шелохнулась.

— Ну что с тобой такое? — бодро спросил О’Бирн.

— Ничего, — ответила она.

Переполняясь раздражением, он придвинулся ближе, покровительственно уложил руки ей на плечи и проговорил громким шепотом:

— Знаешь что, давай-ка баиньки.

Паулина резко встала и ушла в спальню. Сцепив руки на затылке, О’Бирн слушал, как она раздевается; потом скрипнула кровать. Он встал и без всякого желания вошел в комнату.

Паулина лежала на спине; О’Бирн быстро разделся и лег рядом. Обычно подруга ластилась, сейчас же не шевельнулась. Он собрался погладить ее по плечу, но тяжело уронил уже поднятую руку. Они лежали в сгущавшемся молчании; наконец О’Бирн решил дать ей последний шанс: натужно закряхтев, он приподнялся на локте и навис над ее лицом. Ее набрякшие слезами глаза смотрели в сторону.

— Ну в чем дело-то? — с унылой покорностью пробубнил он.

Ее взгляд чуть сдвинулся и остановился на нем.

— В тебе, — просто сказала она.

О’Бирн отвалился и, помолчав, угрожающе буркнул:

— Понятно.

Затем перебрался через нее и слез с кровати.

— Что ж, ладно…

Затянув узлы на шнурках, он искал свою рубашку.

Паулина отвернулась. Однако в гостиной его нагнал ее взметнувшийся плач, просивший не уходить. О’Бирн оглянулся: в дверном проеме спальни белела одетая в холщовую сорочку фигура, которая вдруг в рваном стробоскопическом ритме словно перенеслась по воздуху и ткнулась ему в грудь, кусая пальцы и мотая головой. Он усмехнулся и обнял ее за плечи. Его окатило волной всепрощения. В обнимку они вернулись в спальню. О’Бирн снова разделся и лег, Паулина пристроилась на его плече.

— Поди знай, что творится в твоей голове, — сказал он и, совершенно успокоенный этой мыслью, заснул.

Через полчаса он пробудился. Паулина, измотанная неделей двенадцатичасовых смен, крепко спала. О’Бирн тихонько ее пихнул.

— Эй! — позвал он и толкнул сильнее.

Мерное посапывание сбилось, Паулина шевельнулась, и он произнес, подражая реплике из какого-то фильма:

— Слышь, мы еще кое-что не сделали…

Гарольд был взбудоражен. Когда в середине следующего дня О’Бирн пришел в магазин, брат схватил его за руку, размахивая листком бумаги.

— Я все подсчитал! — почти кричал он, — Теперь я знаю, что делать с этой лавкой.

— Угу, — вяло ответил О’Бирн и принялся чесать глаза; он скреб их, пока невыносимый зуд не сменился терпимой болью.

Гарольд потер розовые ладошки и торопливо пояснил:

— Возьмусь за «Американские звезды». Утром я говорил по телефону с их агентом, через полчаса он будет здесь. К едрене фене все эти письма про «отлить ей в манду».