Заседание Боярской думы в начале правления Ивана III. И. Сакуров

Влияние Софьи на облик самодержавной власти, вероятно, проявлялось не на идеологическом, а на декоративном уровне. Царевна вряд ли могла помнить двор василевсов – она отправилась в изгнание ребенком, да и к 1453 году от прежнего константинопольского великолепия мало что осталось, но, конечно, как это обычно бывает с такого рода эмигрантами, девочка росла под рассказы о былом величии Палеологов. Деревянная, ненарядная Москва должна была после Рима показаться принцессе некрасивой, а простота кремлевских обычаев – неприличной. Честолюбие второй супруги и ее ностальгия по византийской церемонности совпали с устремлениями Ивана, стремившегося возвыситься над своим окружением, но вряд ли знавшего, как это сделать.

С появлением Софьи при великокняжеском дворе возникает сложный «чин». Всякий выход государя обставляется целым ритуалом; приближенным становится не так-то просто получить доступ к монарху, и от них начинают требовать проявлений сугубой почтительности. Великому князю теперь целуют руку; по византийскому образцу выстраивается иерархия придворных чинов: конюший, постельничий, ясельничий, кравчий и т. д. Прием иноземных послов отныне превращается в целый спектакль, демонстрацию силы и богатства русского государя.

Заседание Боярской думы в конце правления Ивана III. И. Сакуров

Дистанцирование самодержца от боярства достигалось не только посредством его возвеличивания, но – что было не менее действенно – и за счет принижения, умаления знатных родов. Упоминавшаяся выше «грозность» Ивана III в последний период правления, наверное, строилась, как всё у этого властителя, на холодном расчете. Именно с этой поры особенностью московской внутренней политики становится унижение высшей аристократии. Требовалось «поставить на место» тех, кто еще недавно был так близок к трону. Разумеется, в те времена и европейские монархи нередко умерщвляли вельмож, которыми были недовольны, однако на Западе казни аристократов обычно обставлялись некоторой «почтительностью» – считалось, что подрывать авторитет «благородного сословия» перед «чернью» опасно для общественного порядка. В Москве, начиная с Ивана III, на это смотрели совершенно иначе. Князей и бояр, даже церковных иерархов предавали и публичному поношению, и унизительной смерти, и позорной «торговой казни» – то есть били на площади кнутом. Возникает обычай, согласно которому даже самые родовитые люди, обращаясь к высшей власти, должны были писаться не полным именем, а уничижительно: не «Иваном», а «Ивашкой», не «Дмитрием», а «Митькой» и так далее. Обязательной формулой для всех стало называние себя «холопом» великого государя. В этом, собственно, и заключался главный принцип взаимоотношений монарха с подданными, позаимствованный «вторым» русским государством у Орды: все без исключения жители страны, вне зависимости от положения, званий, богатства, являлись «холопами» государя и находились в полной его воле, не защищенные никакими законами. Понятие собственного достоинства, обычно сопряженного с сословной привилегированностью или личными заслугами, в этой системе координат отсутствовало. Более того, как мы увидим, дойдя до эпохи Ивана IV, те из вельмож и архиереев, кто пытался свое достоинство отстаивать, навлекали на себя самые жестокие кары. Такое по-азиатски, по-ордынски бесцеремонное отношение к аристократии сохранялось у царей долго после краха «второго» русского государства, окончательно уйдя в прошлое и сменившись «европейской» благопристойностью лишь в начале XIX века, при Александре Первом, запретившем позорить дворян телесными наказаниями.