Великокняжеские завещания всегда подробны в хозяйственных распоряжениях, но все же не до «полчетверты денги». Такая обстоятельность перед лицом смерти, пожалуй, даже вызывает почтение: управляющий вотчиной под названием «Русь» сдает хозяйство и заботится, чтобы оно поддерживалось в порядке.
Страница из завещания Ивана III
Оборотной стороной рачительности была скупость – наследственная болезнь потомков прижимистого Калиты. Даже удивительно, как это в Иване III масштабность задач уживалась с патологической мелочностью. Он был несметно богат, много богаче всех своих предшественников – доходы из новых земель шли в казну потоком; перечень сокровищ в Духовной («лалов, яхонтов, других каменьев, жемчугу, саженья всякого, поясов, цепей золотых, сосудов золотых, серебряных и каменных, золота, серебра, соболей» и прочей «рухляди») нескончаем. Но при этом известно, что, выдавая иностранным послам положенную по протоколу провизию, государь требовал шкуру от съеденных баранов отдавать обратно. В 1504 году, когда в Москву явился посол императора Максимилиана с просьбой прислать для охоты белых кречетов, которыми славилась Русь, Иван Васильевич поскряжничал, хотя был очень заинтересован в хороших отношениях с Веной – дал только одного белого кречета и подсунул четырех красных, менее ценных, а посланника одарил такой плохой шубой, что тот даже обиделся.
Все силы души и вся страстность (если у Ивана она вообще была) расходовались на властолюбие и собирательство земель. В остальном это, по-видимому, был человек, эмоциям не подверженный. Нет никаких упоминаний о фаворитках или каких-то личных пристрастиях монарха; вспышки гнева у него были редки, и их последствия, как мы видели в истории с наследованием, впоследствии исправлялись.
По природе Иван Васильевич не был человеком жестоким. Точнее сказать, он и в жестокости бывал прагматичен: когда нужно для дела – сурово карал, когда требовалось быть милостивым – миловал. Впрочем, в этом отношении он менялся с годами. В молодом и среднем возрасте Иван, пожалуй, был скорее милосерден – такое впечатление складывается из чтения летописей.
Когда в 1467 году внезапно скончалась великая княгиня Мария Борисовна, ее тело страшно распухло, так что возникло подозрение, не злыми ли чарами ее погубили. Дознание установило, что некая Наталья, жена придворного Алексея Полуехтова, якобы посылала пояс государевой супруги к ворожее. Обвинение было ужасное, а Иван Васильевич, будучи человеком своего времени, в колдовство верил и очень его боялся. Он страшно разгневался – и что же? Несколько лет потом не велел обоим Полуехтовым являться пред государевы очи. И всё.
В 1484 году в Москву пришел донос, что в вечно неспокойном Новгороде составился заговор – именитые люди вступили в тайную переписку с польским королем Казимиром IV. Арестовали тридцать человек, которые под пытками дали показания. Однако уже на эшафоте все они стали просить друг у друга прощения за оговор. И государь отменил казнь.
Однажды государеву брату Андрею Большому, находившемуся в весьма натянутых отношениях с Иваном, шепнули, что есть приказ о его аресте. Перепуганный князь сначала хотел бежать, но потом решил идти к брату и просить пощады. Выяснилось, что Иван Васильевич ничего подобного не приказывал. Нарядили следствие – откуда пошел слух, и вышли на какого-то Мунта Татищева, сына боярского. Тот не отпирался, но говорил, что сказал это, желая пошутить, в частном разговоре, а в дальнейшем распространении сплетни не виноват. За столь опасную шутку, чуть было не приведшую к династическому кризису, Татищева приговорили к отрезанию языка. Однако митрополит стал просить государя пожалеть дурака – и ничего, не отрезали.
Но к старости нрав Ивана III стал делаться круче. |