Изменить размер шрифта - +
Было собрано огромное войско (если верить летописям – сорок тысяч человек), но это всё были обычные горожане, не видавшие боев, причем многие – насильно мобилизованные.

Незадолго перед тем новгородцы, «сей народ легкомысленный» (Карамзин), рассорились с присланным из Литвы военачальником князем Михаилом Олельковичем, и тот ушел вместе со своей дружиной. Республика осталась без главнокомандующего и без профессиональных воинов. Архиепископ, тяготевший к Москве, тоже не позволил своему «владычьему стягу» биться с законным государем.

Хуже всего для новгородцев было то, что Казимир, вопреки договору, на помощь так и не пришел – не захотел пробиваться с боями через Псковщину. Он предпринял вялые попытки договориться с Ливонским орденом, чтобы тот пропустил войско через свою территорию, но из этого ничего не вышло.

А события между тем развивались быстро. 15 июля 1471 года небольшая, но хорошо оснащенная и закаленная в боях великокняжеская рать под командованием Даниила Холмского, лучшего из московских полководцев, наголову разбила новгородское ополчение у реки Шелони.

Армии стояли на противоположных берегах небольшой и неглубокой реки. Москвичи не атаковали, поскольку их было меньше. Это придало новгородцам храбрости, но они переругались между собой: переходить реку или нет. «Владычий стяг» стоял отдельно и в битве участвовать не собирался.

Увидев, что враг бездействует, князь Холмский перешел в наступление. Какое-то время шла сеча, и новгородцы держались – даже начали теснить москвитян к реке, но в это время с фланга ударила конница касимовского хана, великокняжеского вассала.

Началась паника. Новгородцы побежали. Латная архиепископская конница могла бы одним ударом переменить ход сражения, но так в него и не вмешалась.

Очевидно, выполняя заранее данный приказ, победители долго преследовали и убивали бегущих. Летопись говорит, что пало двенадцать тысяч новгородцев и всего тысяча семьсот попали в плен. Это побоище было намеренной акцией устрашения.

В плен попал и посадник Дмитрий Борецкий. Его и еще нескольких захваченных предводителей «литовской партии» казнили.

После этого разгрома боевой запал республики иссяк. Сначала новгородцы затворились было за стенами, готовясь обороняться, но владыка Феофил вновь сыграл роль «чужого среди своих»: уговорил город поклониться государю.

На этом война, продолжавшаяся всего полтора месяца (невероятный срок для тех медлительных времен и немалых русских расстояний), завершилась.

Пока литовцы собирались да готовились, всё уже закончилось.

Безусловно, Иван III был более способным вождем, чем Казимир, однако дело не только в личных качествах двух этих монархов. В данном случае проявилось одно из бесспорных преимуществ «ордынской» государственности: литовскому великому князю для похода требовалось заручиться поддержкой аристократии и просить денег на расходы; московскому великому князю было достаточно приказать.

 

 

После ужасного кровопролития и разорения следовало ожидать очень жестких условий замирения, но Иван Васильевич оказался неожиданно милостив. Он всего лишь заставил Новгород раз и навсегда отказаться от попыток сменить подданство да взял контрибуцию в пятнадцать с половиной тысяч рублей – не такую уж тяжкую для богатой республики. Репрессий не было, вече тоже осталось нетронутым.

Иван III не торопился. Он очень хорошо понимал, что одной военной победы мало – Новгород проигрывал сражения и прежде. Не удержусь, снова процитирую Карамзина: «Великий Князь мог бы тогда покорить сию область; но мыслил, что народ, веками приученный к выгодам свободы, не отказался бы вдруг от ее прелестных мечтаний».

Летом 1471 года государь сначала продемонстрировал новгородцам, как он бывает грозен, если против него бунтуют, а затем – насколько он милостив, если ему покоряются.

Быстрый переход