Лишенный «кнута», Василий не мог прибегнуть и к помощи «пряника». Лжедмитрий опустошил казну своим расточительством: подготовлениями к турецкому походу, расходами на свадьбу, подарками польским соратникам. У Шуйского не хватило денег даже на коронационные торжества; тем более ему нечем было жаловать и награждать слуг.

Всего через неделю после воцарения Василия чуть не свергли. В Кремль ворвалась толпа недовольных. Шуйский говорил боярам, плача и отдавая скипетр, что он готов уйти и пусть они выбирают царем, кого захотят.

В тот день толпу кое-как успокоили, но власть «боярского царя» всё время висела на волоске. По словам Костомарова, «природная неспособность сделала его [Шуйского] самым жалким лицом, когда-либо сидевшим на московском престоле».

Призрак Самозванца

Если уж Шуйский с трудом удерживался в собственной столице, то на периферии разброд и шатание были почти повсеместными. Отдаленные города и целые области – Тверь, Новгородчина и Псковщина, Тула, Рязань, Астрахань и Заволжье – отказывались признавать нового царя, веря, что Дмитрий жив.

Хуже всего дела обстояли на юго-западе – в местах, откуда два года назад Самозванец начал наступление на Москву. Этот очаг смуты Шуйский устроил собственными руками: желая избавиться от соратника Лжедмитрия князя Григория Шаховского, царь назначил ненадежного человека воеводой в тот самый Путивль, где была жива добрая память о «природном царевиче».

В Путивле Шаховской сразу же объявил, что настоящий царь жив и бежал в Польшу. Весь Северский край немедленно встал за Дмитрия.

И очень скоро Дмитрий нашелся. Стало известно, что спасшийся от убийц государь скрывается в Самборе у своей тещи, пани Мнишек. Выяснились и подробности. Якобы у царя был двойник, некто Барковский, которого заговорщики и умертвили, а Дмитрий благополучно избежал опасности. Правда, беглец вел себя загадочно: никому кроме тещи не показывался и ехать в Путивль не спешил.

Для потомков личность самборского затворника тайны не составляет. Это был тот самый Михайла Молчанов, который в мае прошлого года участвовал в убийстве юного Федора Годунова и после этого вошел в фавор к Дмитрию. Он не занимал видных должностей, но, по слухам, бражничал и распутничал с молодым царем. После переворота Молчанов сбежал и добрался до Самбора, где, видимо, и уговорил пани Мнишек поддержать его авантюру. Вероятно, он обещал воеводше, муж и дочь которой находились в московском заточении, что таким образом сумеет вызволить пленников.

Известно, что между Молчановым и Шаховским велась переписка. Шаховской требовал поскорее предъявить «царя Дмитрия», а Молчанов, нисколько не похожий на убитого, боялся высунуть нос из своих покоев: вокруг было слишком много людей, лично знавших Самозванца.

Возникла странная ситуация. Очень многие и в России, и в Польше ждали Дмитрия и готовились его поддержать в борьбе с Шуйским. Дмитрий рассылал повсюду свои грамоты, скрепленные царской печатью (говорят, что Молчанов при бегстве похитил ее из Кремля), но сам не появлялся. Жило одно его имя, и оно было грозной силой, но этот призрак всё никак не материализовался.

Потребность в вожде была так велика, что в отсутствие «крупного самозванца» начали появляться мелкие, совсем уж нелепые. Фантастический успех Лжедмитрия многим вскружил голову. Нашлись лихие головы, сообразившие, что самозванство – хороший способ половить рыбу в мутной воде.

Самой крупной из афер такого рода была история «царевича Петра». Этот фантом зародился в среде самой дальней группы тогдашнего казачества – терского. Атаман Федька Бодырин с ватагой человек в триста сначала собирались на Каспий пограбить восточных купцов, но потом решили, что лучше «погулять» по Волге и русским землям: оно и ближе, и проще.