Я вздохнул: сразу все очарование свежего утра пропало. Может быть, стоит все‑таки свистнуть извозчику и поехать с шиком? Хотя, если честно, теперь хоть шестерная упряжка передо мной остановись, заново настроение уже не поднимется. Недовольство и досада по поводу пропавших выходных нахлынули с новой силой, и окружающий мир, который еще несколько минут радовал и восхищал меня, теперь вызвал только лишь раздражение. Сразу же вспомнились неприятности в бригаде, и тягостное ощущение собственной бесполезности, и прочие неприятности жизни.

Проклятие! Давно ли я восхищался своей новой формой и лопался от гордости, чувствуя себя причастным к мировым тайнам по третьему допуску? И вот, пожалуйста: мировые тайны с доставкой на дом. В строгом соответствии с допуском я лично ответствен за то, чтобы они как можно скорее перестали быть тайнами! И никого не волнует то, что я всего лишь стажер без году неделя...

Ноги продолжали по инерции нести меня вперед, и, выйдя на проспект, я увидел приближающийся трамвай. Пришлось прибавить шагу, а потом и вовсе перейти на легкую трусцу: в будни следующий вагон пришел бы минуты через три, а сегодня – кто же его знает! Само собой, что необходимость бежать к остановке тоже приятных эмоций не добавила.

Оказалось, что утренний трамвай в выходной день – это что‑то особенное. Я оказался единственным пассажиром на остановке, и вожатый посмотрел на меня с неодобрением: ну как же! Ради меня ему пришлось притормозить и на целых полминуты задержать момент, когда он доберется до конечной станции и устроится пить чай... Или что там пьют дварфы по утрам? Пиво?

Скорее всего. И утром, и вечером, и в любое другое время суток увидеть в руке у дварфа кружку с чем‑нибудь другим просто невозможно. Причем, что интересно, баночное пиво они не пьют! Люди – да, прихлебывают. Орки, особенно из городских, – так вообще не удивлюсь, если они теперь с банкой в руке рождаются, а вот дварфы, против всех ожиданий, не покупают.

Но думаю, что частник, выкупивший ту дырку, через которую к нам баночное пиво гонят, не унывает – ему вполне хватает и орковского спроса.

Я глянул вперед: за три скамейки передо мной сидела девушка, пусть даже лица и не видно, но, судя по копне жестких черных волос, явно из их породы. Словно специально в качестве иллюстрации к моим размышлениям, она время от времени прикладывалась к золотисто‑черной банке. Эко ей с утра приспичило! Меня охватил новый прилив раздражения – но теперь по крайней мере у него был более конкретный адрес.

Нет, я, конечно, не шовинист и особых расовых предрассудков за собой никогда не замечал. Но вот орки мне не нравятся. Вовсе не за то, что они пятьсот лет назад людей ели или сто лет назад короля предали. Это не подобает культурному человеку – ставить в вину народу его историю. Также я не верю утверждениям Радикальной Партии Темных Эльфов о том, что в генетике орков изначально заложена злоба и агрессия, и вообще считаю, что национализм – это неправильно.

Но вот орков не люблю. Даже если это красивая и молодая девушка, все равно не люблю. Нет, вернее будет так – пусть молодая, и пусть девушка, но уж красивой она мне точно не покажется. Ринель как‑то сказала, что орчанки на меня клюют и это надо использовать – так я заранее против! Разве только это будет прямой приказ, причем желательно в письменном виде. Но пока этого приказа нет, я волен в своих чувствах. Например, если вот эта черноволосая мадемуазель сейчас обернется и начнет на меня "клевать", она получит такой отлуп, что до конца жизни от людей шарахаться будет! Ишь пиво хлещет... Да пусть только обернется, я даже говорить ничего не буду – просто так посмотрю, что ей стыдно станет за то, что ее предки с гор спустились!

Орчанка сделала последний глоток, подержала пустую банку в руке – я увидел, как смялась тонкая жесть под ее пальцами – и чуть вытянула шею, глядя вперед, в поисках мусорного ящика.