— Ему виднее! Ишь, квашня о похоронах зазвенела. Ей ли о том трепаться? Ведь он ее в резиновых сапогах домой привез. Из глухой деревни взял. А путевую бабу, хоть столько лет прошло, слепить из нее так и не сумел.

— А еще тетка пьяница померла в бараке. Все думали, что живая. Она тихо-тихо лежала, в стенку мордой. Когда ее позвали, она не повернулась. К людям задницей лежала. А подошли, она совсем мертвая. Еще молодая была. Вовсе миг прожила. Как дяхоны сказали: «Всего мгновенье прожила средь них и ушла в вечность». Видно потому, что лишней средь всех себя почувствовала. Она, так все говорили, была самой лучшей в бараке, потому так мало жила,— пожалел Степка женщину и продолжил:

— А в том бараке дяхон так ужрался, что на столе прямо в сапогах отплясывал. Его санитары увезли, сказали, что у него белая горячка. А что это такое? — уставился на деда.

— Рассудок помутился, сошел с ума мужик,— ответил Илья Иванович тихо.

— Дед! А почему старики сами с собой говорят вслух? И ругаются, и смеются, а вокруг никого. Я часто это вижу...

— Не с добра такое, Степа! Тоже нервы сдали, других одиночество достало. Такие не задерживаются на белом свете. Как раньше старики говорили, что эти люди уже со своею смертью говорят.

— Дед! А у тетки Вали Торшиной большой живот растет. Она родит скоро?

— Конечно...

— От того старого дяхона, какой за ее руку держится, чтоб его ветром не унесло? Разве от него может родиться ребенок?

— Ну, он мужчина!

— Ой, дедунь! Какой мужик? За ним тетка из города приезжала с ремнем, чтоб домой воротить. Знаешь, где от нее спрятался? У Торшиной в магазине, под прилавком. С той бабой теть Валя дралась. А когда та тетка кулаком по голове Торшину ударила, я как засвистел в твой свисток, та баба бегом от магазина побежала. Про своего дядьку мозги потеряла, скорей в автобус заскочила, тот уже уходил в город. Только тогда дядька из-под прилавка вылез. Над ним все поселковые смеялись и жалели,— рассказывал Степка взахлеб.

— А как Валя? С нею все нормально обошлось?

— Она мне много спасибов сказала и конфет полные карманы дала. Я не хотел их брать, теть Валя заставила. Пришлось послушаться.

— Жизнь кипит! — рассмеялся Илья Иванович, погладив внука по голове.

— Ага! Еще как! Вот мы сегодня играли с приезжими ребятами, они рассказали, что ихние старики выбросили из своих домов гостей, какие «с травкой» пришли. И детям не велели от своих домов отходить. Велели мужикам и теткам на работу идти. А сами хотят кузницу построить. Чтоб лопатки, плуги ковать и землю поднимать. С нее жить хотят. И еще надумали свои пасеки ставить. Чтоб мед свой был, как там у них, на прежнем месте. И стариков послушаются все. У них нельзя по-другому. Ихние деды даже плеткой своих дяхонов побить могут за непослушание, так дети говорили. А им зачем брехать?

— Взрослые тоже дети. Вот и вставляют мозги старики, каждому по-своему,— отозвался Илья Иванович.

— Дедунь! А можно мне отнести им свою одежу, из какой я вырос совсем! Знаешь, у тех беженцев даже во двор выйти не в чем, совсем голожопые в избе бегают. Купить пока не на что!

— Конечно, отнеси! — увидел Илья Иванович, как выскочил парнишка со двора с полной сумкой в руках и помчался по улице вприскочку.

Вскоре вернулся и Яков.