|
На наскоро разложенном костерке накалялся железный прут, которым бородатый пушкарь в штопаной дубленке зажжет порох, когда будет нужно. У амбразур застыли стрельцы с пищалями. (Оказывается, под словом «стрелец» здесь подразумевают не служилого военного человека, а просто «стрелка», а «стрелок» здесь – тот, кто делает стрелы.) Среди дубленок и зипунов выделялись камуфляжные кафтаны наших стрельцов. Сейчас две группы воинов готовы плечом к плечу сражаться против общего врага. Если враг даст нам шанс. На краю леса показался человек, он приближался неторопливым шагом, и скоро через амбразуру стало видно, что это огромный лохматый амбал в серой монашеской рясе. Остановившись метров за сто, амбал разинул пасть и крикнул зычным басом: – Аркашка! Аркадий прошипел что-то неразборчивое, но явно нецензурное. Амбал не унимался: – Аркашка! Выходи, подлый трус! Аркадий решительно шагнул вперед и полез на частокол. – Что надо? – крикнул он. – Пускай твои люди открывают ворота, выходят и строятся здесь, сложив оружие. Тогда им сохранят жизнь. Слово митрополита. Бородатый пушкарь, переворачивавший в костре раскаленный прут, вздрогнул и уронил его, а потом украдкой перекрестился. Видать, слово митрополита – это по местным меркам круто. Аркадий слез с частокола и вернулся к нам. На него жалко было смотреть. – Это конец, – прошептал он. – Слово митрополита... Усман смачно сплюнул в снег и сделал два шага вперед. – Я вашего митрополита... – пробормотал он, поднял автомат так, чтобы снаружи не было видно ствола, и дернул предохранитель. Предохранитель дважды щелкнул. Усман тщательно прицелился и сделал одиночный выстрел, именно одиночный, а не парный. Во лбу монаха расцвел алый цветок, и монах рухнул наземь как подкошенный. Крест у меня на груди задергался, я прыгнул вперед, чтобы Усман не выпал из области действия амулета. Аркадий повторил мой прыжок. Крест успокаивающе замерцал, и я понял, что мне нет необходимости быть рядом с теми, кого я хочу защитить. Крест прикроет всех. «Расстояние не играет роли, играет роль вникновение», – прошептал крест. В воздухе запахло гарью. Я растерянно огляделся по сторонам, но не заметил ничего горящего. – Стены поджигают, – выдохнул Аркадий, – сволочи. Он сделал шаг в сторону, поднял крест и покрутился на месте, изображая радар. – Не пойму, – простонал он, – они везде. Я попытался обратиться к кресту, я попросил его сообщить, где враги, но крест проигнорировал мои попытки. Поверх частокола появились первые языки пламени. Мокрое заснеженное дерево горело так, как будто его долго сушили, а потом положили в печку с трубой и поддувалом. Явное колдовство. Уже горела вся стена, и в амбразуры ничего не было видно. Частокол излучал такой жар, что поневоле пришлось отступить. Бойцы молились. Кто-то стоял на коленях, кто-то предпочитал совершать последнюю прижизненную беседу с Всевышним стоя, подняв лицо к небу. Со стороны внутренних построек доносился женский плач, к которому примешивался детский. Врагу не сдается наш крейсер «Варяг»... блин! Ворота рухнули. Еще несколько минут, и рухнет стена, и тогда мы будем как на ладони перед невидимым врагом. Аркадий засуетился, он начал кричать на солдат, и они один за другим отвлекались от прощания с жизнью и начинали отступать к домам и амбарам. |
