|
— Они, — многозначительно показал он пальцем вверх, — стена, и ее не пробить! Ни газетой, ни общественным мнением! Потому что они в пять минут создадут другое мнение, угодное им. Мне самому все это — вот здесь! — провел он ладонью по шее. — Но я хочу жить и работать здесь! Здесь, понимаешь? Здесь, а не где-то за тридевять земель лить слезы да размазывать ностальгические сопли по родине! Хватит, наслушался тех, кто подался туда, где хорошо, а нас нет, — в сердцах махнул он рукой. — И насчет Ленки ты не права… Может быть, только из-за нее я и решился на такое: ну выиграешь ты суд, ну прижмут меня к стенке. Ей от этого будет легче?
Медленно докуривая сигарету, Катя посматривала на Колесникова: таким она видела его впервые. Сломленный, раздавленный, ненавидящий сам себя. Даже тембр голоса изменился… У нее защемило сердце. — Игорь, неужели ты на самом деле это сделаешь? — тихо спросила она. — Да, — опустив голову, твердо произнес он. — Уже сделал. Потому что мне не нужна битва с ветряными мельницами. И хочу, чтобы ты меня поняла. Я готов сделать для тебя все, что пожелаешь: машину отремонтирую, а еще лучше поменяю на новую. Адвоката хорошего могу нанять для развода. Уж не знаю, как вы там порешите с Виталиком, но раздел имущества — штука непростая. Последние слова Колесникова произвели на Катю странное воздействие. Каждая ее клетка моментально сникла под напором полного разочарования, апатии, тело обмякло, захотелось спрятаться, отрешиться от всего мира, заплакать… — Куда же подевалась твоя совесть? Я уж промолчу о мужской солидарности… — с презрением выдавила она. Смахнув предательски выступившую слезу, она кинула в сумку сигареты, мобильник и, словно опасаясь, что ее попытаются остановить, быстрым шагом направилась к выходу. Проследив за ней сквозь щель отодвинутой шторы, Колесников вздохнул, с досадой чертыхнулся и, потирая ладонью левую сторону груди, достал из кармана телефон. — Только что вышла. Ты не передумал насчет встречи?.. Хорошо, позвони мне вечером… Здорово, Павел, — тут же набрал новый номер Колесников. — Ты где? На работе? Я за тобой заеду… Хреново мне, угадал. И на душе коряво. Выпить надо… Дома все в порядке, встретимся — расскажу… Позови официанта, — попросил он стоявшего в проеме охранника. Затянув на куртке молнию, Катя набросила на голову капюшон и выбежала на улицу: лицо тут же обдало ледяным ветром. К вечеру, как и было обещано, к высокой влажности добавилось резкое понижение температуры. «Шуба не помешала бы, — натянула она на моменталь-но озябшие руки перчатки и вспомнила о теплой одежде, привезенной Виталиком к отцу. — Если грянут морозы, то от моей принципиальности останутся рожки да ножки: на новую шубу рассчитывать не приходится, разобраться бы с ремонтом машины. А ведь жизнь и вас ломает, госпожа Проскурина. Вон как она Колесникова в три погибели согнула! То ли еще будет… — отстраненно раздумывала она, пытаясь пройти по узкой, протоптанной среди первых сугробов тропинке. — Угораздило же меня утром обуть сапоги на шпильках!» Провалившись в очередной раз в снег, Катя решила перебраться на проезжую часть: дорога там была накатана и на первый взгляд казалась более подходящей для ходьбы на каблуках. Но вышло еще хуже: шпильки легко протыкали тонкую ледяную корку, а вот вытаскивались с трудом. «Так недолго не то что без шубы, без обуви остаться, — раздосадованно подумала она, семеня на носочках. — Хочу свою машину!!!» За спиной заурчал приближавшийся автомобиль. Не оглядываясь Катя отступила в сторону и сразу попала в сугроб. |
