Строгов. В Иркутск, вы сказали! Но это же полторы тысячи верст!

Надя. Да!.. Туда два года назад сослали по политическому делу отца. До тех пор мы счастливо жили в Риге втроем: он, мама и я. У нас был скромненький домик, и мы просили у Бога только одного: остаться там до конца своих дней, потому что нам было очень хорошо… Но пришел час испытаний! Отца арестовали, и он, несмотря на мольбы моей больной матери, несмотря на мои просьбы, был оторван от домашнего очага и отправлен за границу. Увы! Матери больше не суждено его увидеть! Разлука обострила болезнь… Несколько месяцев спустя мама угасла, а напоследок думала только о том, что я остаюсь на свете одна!

Строгов. Несчастное дитя!

Надя. Я осталась по-настоящему одна в этом городе: без родных, без друзей! Тогда я испросила разрешение соединиться с моим бедным отцом, сибирским изгнанником. Я написала ему, что выезжаю. Он ждет меня. Собрав то немногое, чем я могла распорядиться, я оставила Ригу и вот теперь еду по той самой дороге, по которой два года назад проследовал мой отец.

Строгов. Но вам же предстояло преодолеть Уральские горы, пагубные для очень многих путешественников.

Надя. Я знала об этом.

Строгов. А за Уралом пошли необозримые сибирские степи. Пересечь их — непомерный труд, не говоря уже о страшных опасностях!

Надя. Вы выдержали эти испытания? Вы справились с этими опасностями?

Строгов. Да, но я мужчина… у меня достало энергии, отваги.

Надя. А меня поддерживали только надежда и молитва!

Строгов. Разве не знали вы, что в эти края вторглись татары?

Строгов. И вы, несмотря ни на что, продолжали путь?

Надя. А почему вы сами оказались за Уралом?

Строгов. Я хотел увидеть свою мать, обнять ее, эту отважную сибирячку, живущую в Колывани!

Надя. А я хотела обнять своего отца! Вы исполняете свой долг, я — свой, вот и всё.

Строгов. Да!.. Всё!.. (В сторону.) Юная девушка… такая красивая… одинокая… беззащитная! (Направляющейся в правую кулису Наде.) Куда вы идете?

Надя. Мне надо поставить визу в паспорт. Постоянно боюсь задержек. Если я не смогу уехать сегодня, кто знает, удастся ли мне сделать это завтра?!

Строгов. Подождите. Мне тоже нужно поставить визу. Может быть, я получу ее у полицмейстера до того, как колокол соберет всех ожидающих путешественников, и мне разрешат взять вас с собой. Пойдемте! Нам, несомненно, не суждено больше увидеть друг друга, но я часто буду думать о вас, а потому хотел бы узнать ваше имя.

Строгов. Надя…

Надя. А вас как зовут?

Строгов. Меня… меня зовут Николай Корпанов.

Они входят в здание полицейского участка.

Блаунт, станционный смотритель.

Блаунт, покрытый пылью с ног до головы, с головой, обернутой на английский манер шейным платком, проезжает на осле в глубине сцены по тракту.

Через некоторое время он входит во двор.

Блаунт (покрикивая из глубины сцены). Мистер трактирчик! Мистер трактирчик! (Выходит на авансцену.) В какой жалкой ситуэйшн мы оказались — этот бедный животный и я!.. Невозможно продолжает наш путешествий… (Зовет.) Мистер трактирчик!.. Я был винужден взять этот несчастный животин, потому что мою повозку и моих лошадь украли. Мы сделали долгий переход, мы устали, оба, он не может больше везти меня, а я не в силах спуститься с него на землю! (Зовет.) Мистер трактирчик!.. Мы прилипли друг к другу, этот животин и я, и стали теперь один душа… Нет!.. Один персон!.. (Зовет громче.) Мистер трактир!.. У меня очень сильно болеть поясница… Этот двор… подворот… (Обращается к ослу.) Как это звать… Не то!.. Он не знает… кривота… Ну, уж слезать-то с него мне необязательно.