Но у меня есть своя теория: к тому времени, когда люди и моллюски наконец столкнулись друг с другом, колонисты уже неплохо обжились на планете и перестали беспрерывно ждать подвоха и чего-то бояться.
Время. Время — вот ключ ко всему.
Нам просто нужно время.
26
Уже во второй раз по причинам, которых я по-прежнему не понимаю и, вероятно, никогда не пойму, я выбираюсь живым из туннелей ползунов под низкое зимнее солнце.
По меркам Нифльхейма, стоит прекрасное утро. Небо ярко-охристое с легкими мазками синевы; солнце превратило снежную равнину между горами и куполом в сверкающее поле бриллиантов. Я делаю глубокий вдох, подтягиваю рюкзак и иду.
Снегу навалило по колено, отдельные сугробы доходят до пояса, и даже в ребризере я не могу вытянуть из атмосферы Нифльхейма столько кислорода, сколько требуют мои усталые мышцы. Поэтому, пока я преодолеваю по глубокому снегу оставшийся километр до периметра, у меня есть масса времени, чтобы разыграть в уме, каким образом все обставить. Сначала я думаю сообщить о своем возвращении. Я даже открываю окно чата, но потом соображаю, что лишь спровоцирую Маршалла на попытку меня остановить. Если он отдаст приказ, сбросят ли Нэша или Берто плазменную бомбу мне на голову?
Нэша не стала бы. Я в этом совершенно уверен. А вот Берто…
К тому же я не знаю, что произойдет с упакованной смертью у меня за спиной, если мой приятель не решится ослушаться приказа.
Наверное, для всех будет лучше, если мы никогда этого не узнаем.
Я прокладываю маршрут так, чтобы выйти как можно точнее посередине между двумя вышками. Я бы хотел подобраться к куполу вплотную, прежде чем меня заметят, но, поскольку колония находится в состоянии повышенной готовности из-за возможного вторжения ползунов, надеяться на удачу не стоит. Так и получается: я все еще нахожусь в ста метрах от ограждения, когда оживают две ближайшие вышки. Вспыхивают прожекторы вокруг их оснований, сверху выдвигаются огнеметы и, вращаясь, берут меня на прицел.
— Не стреляйте! — предупреждаю я по общему каналу связи, хватаясь правой рукой за спусковой шнур. — Пожалуйста. Не вынуждайте меня взорвать бомбу. Я этого не хочу.
Огнеметы не задвигаются обратно, но и не стреляют. Спустя тридцать секунд, которые для меня растягиваются на добрые часы, в ухе раздается голос Маршалла:
— Снимите рюкзак, Барнс. Осторожно поставьте его на снег и отойдите.
Рука на шнурке начинает дрожать, и мне приходится подавить смешок, изо всех сил рвущийся наружу.
— Вот уж нет, — говорю я, когда мне удается совладать с голосом. — Не дождетесь.
Связь прерывается, на этот раз почти на минуту. Когда канал снова оживает, я слышу в голосе Маршалла еле сдерживаемую ярость.
— Вы который из двух?
— Седьмой, — говорю я. — Микки-семь.
— А где Восьмой?
— Мертв.
— Он активировал свою бомбу?
— Нет, — говорю я. — Не успел.
Связь снова прерывается. Я бросаю взгляд на ближайшую из двух вышек. По центру разгорается тускло-красное свечение. Раньше я никогда такого не видел.
Думаю, просто мне раньше не доводилось заглядывать в дуло готового к работе огнемета.
Что произойдет, если по мне откроют огонь? В случае с ручным огнеметом, уверен, мне хватило бы времени дернуть за шнурок перед смертью, даже если бы в меня стреляли в упор. Но с этой громадиной?
Неважно. Даже если я погибну мгновенно, у меня может случиться судорога. Командор не станет так рисковать.
Или станет?
Я обдумываю этот вопрос, когда открывается окно чата.
<КрасныйЯстреб>: Микки, какого черта ты вытворяешь?
Ну что ж. |