Теперь молодые супруги разглядели красивые синеватые шейки и бело-золотистые перья птиц.

— Китайские гуси, так они называются. Мистер де Грут — это он их разводил — любитель был, — рассказывал таксист. — И дикие утки тоже тут водятся — парочка, с такими крестиками на голове, называются «поганки». Они здесь вроде уже лет восемь, так я думаю.

— Мне кажется, — заметил Мартин, — что мы или полюбим птиц, или уедем отсюда.

Шофер внимательно посмотрел на долговязого молодого человека в голубых джинсах и пиджаке. «Ничего, симпатичный вроде парень», — подумал он.

— А вы что, новые владельцы? — спросил водитель.

— Да, — кивнул Кевин и впервые по-настоящему ощутил восторг от своего нового приобретения.

Однако восторг его немного поубавился, когда они с Касс неторопливо прошлись по дому.

Размер его был почти пугающим, как и царившее в нем запустение. Очень легко, думала Касс, понять характер человека, когда видишь его жилище. Голландец, муж тети, проявил свои пристрастия в основном в возведении разнообразных пристроек, в обустройстве пруда и разведении птиц; к тому же дом был обставлен темной дубовой мебелью.

Особенно был заметен голландский дух в столовой — прежде всего в двух больших портретах, писанных маслом, изображавших улыбающуюся розовощекую женщину в национальном костюме и красноносого пожилого мужчину, курившего трубку. Живое воображение Кевина вмиг нарисовало прижизненный портрет самого де Грута: дородный, с двойным подбородком, добродушный господин, похожий на человека на картине.

Гостиная, состоящая из двух смежных комнат, имела три стеклянные двери, выходившие на веранду. Им пришлось сначала снять ставни и открыть окна, и тогда их взорам предстало озеро. Но как только в комнаты проник свет, в них сразу обнаружились пыль и печальное запустение.

Дорогие обои когда-то были нежно-голубыми, с позлащенным рисунком. Теперь цвет их поблек, а узор полустерся. В комнатах висело множество картин, в основном акварелей, — городские сценки в Кейптауне, выполненные местными живописцами, в тяжелых золоченых рамах. Но была одна картина, действительно замечательная, — она висела над камином, и Кевин тут же влюбился в нее, — это было очень живое изображение столовой горы, тоже кисти какого-то южноафриканского художника.

— Это я возьму себе, — заявил парень. — А ты можешь брать себе все остальное.

Касс оглянулась по сторонам и заморгала. Что же ей взять? Тетя Цинтия, судя по всему, была страстной собирательницей всяких мелких безделушек. В ее комнатах почти не было тяжеловесной голландской мебели — только небольшой секретер из атласного дерева. Остальная мебель была такой, какую можно найти в любом лондонском магазине, — полированное дерево неопределенного стиля: маленькие столики и этажерка, набитая фарфоровыми статуэтками, привезенными из многочисленных путешествий. Рядами стояли вырезанные из дерева фигурки африканских животных — жирафов, антилоп, слонов; плетеные коврики, медные подносы, множество фотографий в массивных рамках, которые у Касс сейчас не было времени рассматривать. Крашеные книжные полки уставлены романами. Чугунная витая подставка уставлена горшками с давно уже высохшими без воды растениями. Огромное пианино занимало целый угол комнаты.

— Кто-то на нем играл, — сказала Кассандра. — Кто, как ты думаешь?

— У нас в семье музыкальных талантов я не помню, — пожал плечами ее муж.