«Мерс» и правда был хорошей машиной, но управлять им всё равно было трудно. Свет вспотел от усердия. Он с трудом вписывался в повороты, шарахался от встречных машин и с ужасом тормозил, завидев переходящих дорогу пешеходов.

Наконец, он доехал до остановки.

Валентина смеялась, переговариваясь с подружками, куталась в поднятый воротник и снежинки падали в копну её рыжих волос, она никогда не носила шапки. У Света дыхание перехватило – так это было красиво: снег, огни вечернего города и смеющаяся, раскрасневшаяся Валентина, которая прикрывается от мороза поднятым воротником.

Свет плавно затормозил, но немного не рассчитал и легонько ткнулся бампером в фонарный столб. Эффект был испорчен, но результат получился нужный, потому что все стоявшие на остановке мигом обратили внимание на его машину. Валентина тоже повернулась и уставилась на горе—водителя. Свет сдал немного назад. Вышел, попинал колёса, обошёл машину. Впереди, на бампере, виднелась небольшая царапина от удара. Свет потрогал её пальцем – заметит Андрюхин брат, не заметит?

Все на остановке смотрели на него. И Валентина смотрела. Вдалеке показалась маршрутка, нужно было действовать быстрее.

Свет улыбнулся Валентине. Он забыл, что улыбнуться нужно чуть—чуть, слегка отрешённо, поэтому переусердствовал, улыбка получилась широкой и, наверное, очень простецкой, потому что Валентина усмехнулась вдруг в свой воротник.

Свет кивнул на машину – поедешь?

Валентина удивлённо приподняла брови.

И сделала к нему шаг.

И тут произошла жуткая, страшная несуразица. До последних минут своей жизни Свет не забудет позора, который случился с ним в последующие секунды.

Из—за маршрутки с сиреной и мигалкой вылетела милицейская машина. Она с визгом затормозила возле «Мерса», из неё выскочили три человека в форме и с пистолетами.

– Стоять! – заорали они Свету. – Ноги на ширину плеч, руки на капот!!!

С перепугу Свет рухнул на землю, лицом вниз. Через секунду на нём сидел тяжеленный гаишник, крутил ему больно руки назад и одевал наручники. Когда Света за шиворот подняли с земли, он увидел, как Валентина, оглядываясь на него, садится в маршрутку.

Народ на остановке хохотал: «Маски—шоу! Угонщика задержали!»

Угонщика!

Это они про него?! Поэта Света Фролова?!

… Потом было долгое разбирательство в отделении милиции. Свет позвонил Андрюхе, Пивоваров примчался, позвонил брату. Приехал брат и долго объяснял в устной форме, а потом в письменной, что вышло досадное недоразумение. Что он просто не разобрался в том, что машину взял покататься младший брат, иначе, конечно, не стал бы заявлять об угоне…

Свет вымотался, устал. Была уже ночь, когда они с Андрюхой брели по проспекту.

– Я так люблю её, – бормотал Свет. – Так люблю! Просто задыхаюсь от того, что не могу видеть её, когда захочу, говорить с ней! Я не могу жить больше с этим грузом! Кто писал, что «любовь – это давление в сто тысяч атмосфер», не помнишь?

– Нет. Не помню.

– Вертинский, кажется. Точно, Александр Вертинский. Он всё знал про любовь, потому что был поэтом от бога. А я… я устал жить под этим давлением, я ни строчки не могу написать, ни слова… Я думаю только о том, что меня для неё нет и никогда не будет. Особенно после того, что произошло.

– Да что произошло—то? Что?! – возмутился Пивоваров. – Ничего такого ужасного не случилось. Наоборот! Да Валька наверняка в тебя втюрилась, как только увидела, что тебя скрутили гаишники! Это же круто! Блин! На такой успех мы и рассчитывать не могли!

– Слушай, – Свет вдруг резко остановился и потёр ещё болевшую от ментовских зверств руку.