— Это все, что Ярроу показал Стрэттонам.

— А как он думает поднимать зрителей на пять этажей?

Я улыбнулся:

— Наверное, они будут подниматься на своих двоих, как делали это на старых трибунах, которые взлетели в воздух…

— Никаких лифтов. На первом этаже никаких эскалаторов. — Он оторвался от чертежей. — В наш век и в наше время не найти клиента, который согласился бы заплатить за это деньги.

— У меня такое чувство, — промолвил я, — что Конрад Стрэттон уже связал себя и ипподром со всем, что может предложить Ярроу.

— Ты имеешь в виду, подписал контракт?

— Это мне не известно. Если же подписал, то контракт не имеет силы, потому что на это у него нет права.

Он нахмурился.

— Ну и ситуация, скажу я тебе.

— Ничего не было бы сложно, если бы оказалось, что Ярроу как-то замарал себя, дисквалифицировался.

— В буквальном смысле? Ты имеешь в виду, исключение из списков лицензированных архитекторов?

— Нет, я имею в виду, что он совершил бесчестный поступок.

— Ладно, желаю удачи с дневниками. Ничего интересного вспомнить не могу.

— Но… еще что-то?

— Да.

Я посмотрел на часы.

— У тебя есть телефон, по которому я могу вызвать такси?

— Естественно. Он на кухне. Пойду позвоню, а ты сиди.

Он ушел, но почти немедленно возвратился с хозяйственной сумкой в руках, за ним шла жена, остановившаяся в дверях.

— Положи дневники сюда, — сказал он и начал засовывать тетради в сумку, — и жена говорит, чтобы я отвез тебя на станцию. Она говорит, что тебе больно.

Смутившись, я посмотрел на его жену и потер лицо рукой, чтобы выиграть время и найти, что ответить.

— Она медсестра, — пояснил Картерет. — Она думала, у тебя артрит, но я раскрыл тайну и сказал, что просто на тебя упала крыша. Она говорит, что ты заставляешь себя двигаться, а тебе нужно немного покоя.

— Нет времени.

Он весело кивнул:

— Ясно, как это бывает, сегодня у меня сумасшедшая температура, но я не могу поддаться простуде раньше, скажем, вторника.

— Именно так.

— Ладно, я отвезу тебя на станцию Паддингтон.

— Не знаю, как и благодарить тебя.

Он кивнул, удовлетворенный.

— Но вообще-то я думал, что концепция современной медицины: «встань и иди».

Жена Картерета доброжелательно улыбнулась мне и ушла, а он оттащил сумку с дневниками в машину и, подъехав к станции в Паддингтоне, подвез меня к самой платформе, объехав вокруг вокзала по дорожке для такси.

По дороге я сказал Картерету:

— Ипподром Стрэттон-Парк скоро будет объявлять конкурс на новые трибуны, отчего бы тебе не предложить своей фирме принять участие?

— Я ничего не смыслю в трибунах.

— Зато я знаю, — сказал я. — Я мог бы объяснить тебе, что нужно.

— Тогда почему ты не сделаешь этого сам?

Я покачал головой:

— Это не для меня.

— Посмотрим, — неуверенно произнес он, — я поговорю у себя в фирме.

— Скажи, чтобы они написали, что у фирмы есть интерес, и спросили, какое количество посетителей предполагается обслуживать на трибунах. Нечего даже думать о том, чтобы приступить к проектированию трибун, не зная, какие размеры требуются. Кто-то просветил Ярроу, потому с этим он справился.

— По-моему, моя фирма могла бы за это взяться, — проговорил Картерет. — Сейчас в Англии пятнадцать тысяч безработных архитекторов.