Брис Ласалль оказался самым странным человеком из всех, кого она когда-либо встречала, и ей никак не удавалось в нем разобраться. Почему ему хочется, чтобы она была счастлива? Почему беспокоится о ней? Впрочем, в эту минуту более важно, что сейчас с ним делать.
Девушка на глаз прикинула расстояние до вершины лестницы и уже начинала думать, не позвать ли кого на помощь, когда Брис заговорил опять.
— Ты самая странная девчонка из всех, кого я встречал, и мне никак не удается в тебе разобраться.
Эллис громко рассмеялась: этого уже она вынести не могла.
— Это забавно? — Мужчина озадаченно посмотрел на девушку, думая, что у нее слегка помутился рассудок.
Эллис села на ступеньку рядом с Брисом.
— Просто я только что то же самое думала о тебе и даже теми же словами.
— Ну да? — Он улыбнулся ей в ответ. — Это забавно, в особенности потому, что я нисколько не странный.
Она опять засмеялась.
— Когда ты смеешься, это похоже на музыку. Прекрасную, живую, энергичную. — Мужчина внезапно посерьезнел. — И я готов поклясться, что не видел ничего красивее твоих глаз, когда ты вот так улыбаешься.
О! Ей показалось, что ее щеки охвачены огнем, а сердце отчаянно затрепыхалось, словно птица в силках. Как будто сердце ее обвевала своими крылышками маленькая птичка колибри — так ей стало легко, тепло и вдруг почему-то захотелось плакать. О Боже! Этот мужчина сказал такую необычную вещь в самое неподходящее время. Не зная, что сказать, боясь, что голос выдаст ее, Эллис положила ладонь ему на лоб.
— Завтра я тебе еще посмеюсь. Но если мы сейчас не собьем температуру, у тебя в голове сжарятся последние мозги, — сказала она, с сожалением думая о том, что все его ласковые речи — просто результат болезненного состояния. Мужчина, похоже, может нести полную околесицу, когда болен.
— А, черт! — внезапно согнулся Брис, словно его пронзила боль, которую у него не было сил терпеть. — Опять ты за свое! Не верит тому, что я говорю, как будто я не способен отличить жемчужины от страусиного яйца.
— Ну, когда ты вот так разговариваешь, я, пожалуй, и сомневаюсь.
Девушка встала и сделала новую попытку забросить его тяжелую руку себе на шею, чтобы все-таки двинуться дальше, и отказываясь верить в то, что он в здравом уме.
— Ты самый прекрасный мужчина, — Ну уж? По крайней мере, я не имею столько шипов.
— Ха! Да стоит только мне открыть рот, как ты тут же взрываешься, как осколочная граната.
— Ничего подобного! Спроси любого, кто меня знает, и тебе ответят, что я известен своей медлительностью и легкостью в обращении.
— Эта малышка тебя обижает, Брис? — послышался голос Бака с верхней ступеньки лестницы. — Я услышал твои рыдания и прибежал на помощь.
Эллис и Брис разом повернулись и посмотрели вверх. Фланелевая пижама Бака была едва застегнута, волосы взлохмачены, лицо серьезно и далее сурово, словно он хотел показать, что не намерен дальше терпеть такое позднее веселье.
Оба — и Брис, и Эллис — заговорили одновременно.
— Святой Боже! Как я рада видеть вас. Мне нужна помощь.
— Скажи ей, какой я неторопливый и мягкий в, общении.
— Да, он неторопливый и в общении легкий, — Бак выдал подтверждение таким тоном, словно этот факт и не требовал более подробного доказательства. Затем он помог Эллис затащить своего брата наверх.
— Она думает, что шибко грамотная, раз может сосчитать до пяти по пальцам, — продолжал жаловаться Брис и начал опять заваливаться на пол со слабым стоном.
— Ну, ничего особенного, — сказала Энн, присоединяясь ко всей компании. |