Заперла за собой дверь – самую дорогую и надежную, какую нашла, с пятью замками. Лере не хотелось, чтобы кто то ее тревожил.

Машина была припаркована там, где она ее оставила. С ней никогда ничего не случалось – ее не царапали, на нее не гадили птицы и не падали листья. Конечно, ведь это была правильная машина.

По дороге они не разговаривали. Лера упрямо не меняла диск, и каждый раз слушала французский шансон, который так и не полюбила. Вела она осторожно – очень боялась аварии. Любой царапинки на крыле, даже треснувшей фары. Но перестать пользоваться машиной брата не могла. Ей казалось, что тогда умрет еще какая то его часть.

Она остановилась у цветочного ларька в центре города. Лера ненавидела кладбищенские цветы и всегда покупала живые.

Отдала Рише огромный букет ярко алых роз и проволочный каркас.

– Умеешь венки делать? – Она кивнула. – Вот и займись по дороге, хоть что то хорошее он от тебя увидит…

– Красные… красивы только… белые цветы… – прошептала Риша, вытаскивая первую розу.

– Думаешь, ему не хватило треклятых белых венков? – оскалилась она. – Я бы тебе белый купила, только он меня не простит.

Могила была неприметной. У самой ограды, в тени огромного тополя, растущего за забором. Лера молча смела с мраморно плиты листья.

На белом камне черной вязью было выведено «Виктор Редский». Ни дат, ни прощальных цитат, ни гравировок со свечами. Лера знала, что ему бы понравилось.

Риша молча стояла у нее за плечом, часто всхлипывая и не вытирая лицо.

– Так это правда… я думала… я до последнего думала ты…

– Обманываю, солнышко? Нет, милая, он действительно умер.

– Почему на камне только одно имя?! – вдруг выкрикнула она, падая на колени и протягивая руки к надгробью. – Это неправильно! Нет, не может быть, ему даже имени на надгробье не досталось!

– Какое имя?! – слова шипели и обжигали сжатые зубы. – Какое имя ты хочешь, тварь?! Не смей о нем говорить! Рядом с именем моего брата никогда, никогда не будет стоять больше ничьих имен, тебе ясно?!

Она села рядом с Ришей на колени и трясущейся рукой погладила ее по щеке, а потом все таки вцепилась ей в волосы и прижала лицом к ограде.

– Ваш Мартин – подлый убийца! Предатель и палач! Он не заслужил никакой памяти, и ты… я буду надеяться, что ты… если ты хоть немного любила Виктора, тоже забудешь это имя.

Лера разжала пальцы, а потом встала и не оборачиваясь пошла к машине, оставив за спиной рыдающую, обнимающую ограду Ришу.

Наверное, стоило сделать правильно. Рассказать историю до конца.

Вик хотел бы, чтобы она рассказывала истории правильно.

Но она была совсем не такой как Вик. Ей хотелось быть жестокой.

За занавесом

И льется жизнь, прервется жизнь, века идет вражда –

В сраженье вашем, как в любви – ни совести, ни чести,

В любви – как в битве, суждено сойтись, но не остаться вместе,

Враги и братья, Человек и Море, Смерть и Красота.

(Шарль Бодлер)

Ника приходила на пляж каждое утро. Ей нравилось, как в сонной тишине скрипели доски старого причала.

Нравилось, как розовое солнце топится в розовых волнах.

И нравилось приходить в одно и то же место, чтобы рисовать рассвет над морем – суть пейзажа, которую не приходилось вылавливать из обманчивой картинки.

Где остался темный парк и ржавые пятна света в пруду? Не было его.