– Ты все запутал. Все испортил, – тихо сказала она. – Что нам теперь делать?

– Нет никаких «нас», солнце мое, – глухо ответил он.

Риша только горько усмехнулась. Виктор отрешенно смотрел, как черные дорожки слез прожигают насквозь ее лицо, обнажая кости. Он снова не мог помочь.

– Как зеркало своей заповедной тоски! Свободный Человек, любить ты будешь Море! – вдруг выкрикнула она.

Мартин наблюдал с портрета строгим темно серым взглядом.

Виктор не смотрел на Ришу, только слышал, как она говорит и что то тяжело капает в холодные лужи.

…

Мартин проспал недолго. Он с детства не любил спать – сон казался похожим на смерть, к тому же он постоянно боялся, что именно в эти часы произойдет какое нибудь несчастье. Только раньше покоя не давал страх за Вика, а теперь – страх, что Виктор что то натворит.

Виктор спал крепко, запертый в своем кошмаре, и Мартин вышел из дома, оставив приоткрытой дверь.

Несколько минут он собирал обломки беседки, но мысли были далеки от ремонта.

– Какая же все таки тварь! – прошипел он, подпирая покосившуюся балку.

Никого Мартин не спас, никому не помог, и сейчас вынужден думать, как выиграть игру, правила которой придуманы против него.

Не умирать.

Не убивать обоих.

Говорить с Никой.

Убить Виктора.

Попытается убить обоих – Виктор отыграется на Нике в случае неудачи. А если удастся, Ника сама на себе отыграется.

Говорить с ней – значит обманывать влюбленную девочку, играя с ней так же, как играл Виктор.

Его душила злость и едкая, обжигающая вина.

Видение, которое он так отчаянно гнал от себя, настигло здесь, в темноте. Она всегда была честна – не прятала от него сути, не прикидывалась другом, ничего не обещала и не нарушала обещаний. И вот сейчас, проникая в легкие с каждым вдохом, разливаясь в крови колючим и царапающим, темнота вызвала в памяти…

Он больше не мог отворачиваться. Не просто треск рвущейся ткани преследовал его – это он, Мартин, рвал ворот темно синей блузки. В воспоминаниях Виктора ему не удавалось оставаться сторонним наблюдателем, они проживали каждый момент вместе. И это Мартина мутит дурным, звериным чувством затянувшим разум, словно нефтяная пленка – морские волны. Он не может понять, что именно происходит. Не слышит тех слов, которые произносит Виктор, только чувствует, что каждое из них похоже на глоток воды для страдающего от жажды. Не слышит, что пытается сказать Ника – ее слова становятся белым шумом, фоном, который только заставляет темноту в душе заходиться в вибрирующем экстазе.

Что было до. Что будет после. Все тонет в звенящей черноте. Но Мартину достаточно того, что он успел увидеть и почувствовать, сумев отделить собственный ужас от совершенного от чувств Виктора и мучительного, жгущего сострадания. Несколько обрывков, кусочки головоломки.

Новые красные флажки на пути к свободе. А выстрелы звучат все ближе.

А где то там, в темноте, в своем Неверленде оставался белоснежный призрак мальчика с огромными светло серыми глазами. Он смотрел в темноту, которую ему предстояло вдохнуть, которой ему предстояло покориться. Сжимал руку Мартина прохладными тонкими пальцами.

«Ты теперь совсем взрослый». «Жестокие и страшные глупости». «Расскажи мне, взрослому, сказку».

– Что я могу ему рассказать?!

Он бросил собранные обломки на землю и сел рядом, бессильно опустив руки. Мысль, которая еще вчера казалась ему выходом, мелькнувшая во тьме путеводная нить, ускользнула от него. Риша сделала то, что он потребовал, но от этого не было никакого толка. История, которую он пытался рассказать, смешалась с безумием Виктора и утонула, растеклась ядовитыми слезами по лицу.

Хотелось плюнуть на все, самому уничтожить проем, а потом лечь подальше от дома, закрыть глаза и утонуть в густой черноте, такой пустой и милосердной.