— Серые камни, вроде мрамора. Крупная галька. Высокая трава. Похоже на Хэкнейские топи дождливым утром.

— Недоумок. Вглядись получше.

Юноша стоял рядом с хозяином, слегка касаясь его плеча.

— Вижу небольшие бухточки и песчаные отмели. Кустарник. — Он принялся насвистывать привычный мотив, но хозяин велел ему умолкнуть. — Море сейчас довольно спокойное, сэр. Развязать вас?

— Нет. Погоди. Сквозь воду мне слышится движение.

Гусперо знал, что у слепца порой возникают внезапные, однако безошибочные ощущения, и потому, обводя глазами залив Массачусетс, он далее не шевельнулся, а корабль тем временем начал раскачиваться и колыхаться.

— О Господи. Там есть что-то еще. На береговой полосе.

— Говори что.

— Вроде бы огонь, а вокруг него танцуют какие-то фигурки. Смахивают на лисиц.

— Лисицы никогда не танцуют, разве что на маскараде. Они скачут и прыгают, но не умеют двигаться плавно. Это либо туземцы, либо бесы. Ты веришь в бесов, Гусперо? — Джон Мильтон улыбнулся, но тут же поежился на крепнущем ветру. — Проводи меня внутрь.

Юноша отвязал бечевку, помог хозяину подняться с кресла и, шагнув в узенькую дверь, повел его по проходу вглубь корабля. Здесь ударял в нос застарелый дух зерна и камфары, апельсиновой корки и перца, жучка и пороха, овсянки, пива и сыра; все запахи смешивались, но каждый чувствовался по отдельности. После морской свежести и чистых дуновений Новой Англии слепец с поводырем словно бы очутились в застоявшемся воздухе лондонского прошлого. Встречные пассажиры, спешившие на палубу, почтительно застывали на месте, пропуская Джона Мильтона. Склонившись перед ним, пока он направлялся к себе в каюту, они затем опрометью бросались взглянуть на видневшийся берег. «Воистину это Божья страна, — воскликнул кто-то. — Эдем в пустыне». Мильтон остановился и усмехнулся, заслышав второй голос: «Столь гордый народ пустит здесь корни, что само древо достигнет небес. Мы станем кедрами земли обетованной!»

— Пошли им, Господи, — прошептал Мильтон, — поменьше метафор в речи и побольше здравомыслия.

Ветер усилился, и с палубы донесся возглас: «Мистер Мильтон, скоро покажется наша гавань! Свобода и величие, сэр!» Слепец что-то пробормотал, и Гусперо расхохотался. С палубы переспросили: «Что вы сказали, сэр?»

— Прокомментировал цитату из Писания, мистер Джексон: о том, что доброхотно говорящего любит Бог.

Гусперо вновь взял хозяина под руку и повел его по коридору дальше. Мильтон настолько освоился с этим коротким маршрутом, что, проходя под двумя большими балками, инстинктивно нагнул голову. Его каюта помещалась рядом с каютой, которую занимал капитан корабля (носившего имя «Габриэль») Дэниел Фаррел; как самому почетному пассажиру Мильтону предоставили наиболее просторное помещение. Плавание длилось уже восемь недель, однако «жилище» Мильтона, который настаивал на этом названии, содержалось в чистоте и таком безупречном порядке, словно они покинули Англию не далее как позавчера.

— Открой сундук, — обратился он к юноше, едва они вошли в каюту. — Страшно хочется имбиря.

— Здесь только варенье из розовых лепестков, сэр. Очень полезно для кишечника. Не хотите? Не принимает желудок? Ага, вот тут есть немного корицы и сахар: замечательная добавка к хорошему вину. Имбиря не видать, сэр.

— Я вчера еще сосал корешок. Передай мне кожаную сумку. — В ней оказались только сушеные травы и лимонный сок, бесполезные при морской болезни. — Придется ограничиться корицей, Гус. — Мильтон вздохнул и откинулся на парусиновом ложе, набитом соломой.