|
Выяснилось, что майор практически не спал. Дни проводил, помогая то Ане на огороде, то Татьяне Павловне по дому, иногда часами просиживал на потаенной скамеечке в кустах смородины либо уходил на долгие прогулки — в деревню, в лес — неизвестно зачем. С Татьяной Павловной у них заладился классический роман, но тоже с окаянным душком. Заневестившаяся медсестра окончательно уверилась, что нежданный рыцарь есть не кто иной, как освободившийся из неволи ее драгоценный муж, по каким-то причинам это скрывающий. Может быть, он был в бегах и не хотел делать ее соучастницей. Сидоркин охотно отзывался на свое новое имя — Остапушка, и уже не раз они в присутствии профессора и Ани, за обедом, за ужином, заводили обстоятельные беседы, как со временем (скорее всего ближе к весне), когда подкопят деньжат и уладят кое-какие формальности (?), вернутся на Украйну-маты и заживут своим домом, детям и внукам на радость, себе в утешение. Доходило до того, что затевали спор, сколько завести на первый год скотины и ставить ли ульи на дальней делянке. Обсуждали всерьез, без намека на шутку, но как раз это профессора не удивляло. В нынешнее время, обрушившее вековые устои, многие люди, чтобы душевно перемочься, пытались хотя бы в мечтах вырваться из крысиной рыночной помороки в иную реальность, где все было понятно и нормально, где цвели яблоневые сады и смех детей будил по утрам стариков. Ведь не могло же в самом деле все это исчезнуть безвозвратно…
Однако минувшей ночью Сабуров, томимый неясным предчувствием, вышел на двор покурить и застал там Сидоркина, сидящего на четвереньках среди грядок. Сперва подумал, что майору приспичило, но оказалось, нет. Увидя на крыльце профессора, Сидоркин поднялся и подошел к нему, улыбчивый, бодрый и энергичный, как и днем. Небо было звездным, и луна повисла над лесом так низко, что можно докинуть шишкой. — Не спится? — полюбопытствовал Сабуров. Тут майор и открылся в полной красе. Он и не собирался спать, потому что сон разума порождает чудовищ. А ему достаточно реального монстра, который напал на него в клинике для душевнобольных. С той встречи сон стал для него самым большим испытанием, почти невыносимым, как изощренная пытка. Сидоркин считал, что если глиняный Голем из его сна и натуральный оборотень объединятся, то наверняка застанут его врасплох. Против них двоих он не сдюжит. Учитывая, что отбитые и поломанные внутренности еще как следует не зажили. Каждое лишнее напряжение для него сейчас некстати, даже любовь. Хотя он благодарен Татьяне Павловне за то, что помогает скоротать тягучие ночные часы. Труднее всего перебороть предутреннюю истому, когда природа погружается в забытье и тяготеет к равновесию с человеческой душой. Но Сидоркин и тут исхитрился. Он садится на корточки среди чертополоха, в позе ворона, и если отключается, то шлепается задом на мокрую землю. Ничего, ждать осталось недолго: со дня на день вампир обнаружит их убежище. — Почему так думаешь? — Мне думать не надо, я чувствую. Сабурова насторожила уверенность, с которой он это сказал. Он был далек от мысли, что майор повредился в рассудке, ибо и прежде встречал немало людей, которые общались с потусторонней силой. Не сомневался он и в том, что майор говорит правду. Не блажь помутненной психики привела его на эту дачку, а ярость оскорбленного воинственного духа. Это тоже понятно. Другое дело, что молодой человек, к которому Сабуров испытывал все большую симпатию, не умел правильно оценить свои возможности и, вступив в неравный поединок, неосмотрительно растрачивал энергетический ресурс организма, что как раз грозило внезапным сломом, бегством в подсознание. — Тебе, Антон, обязательно надо поспать. — Я же все объяснил, профессор, — удивился Сидоркин. Даже при лунном свете были заметны на бледном лице темные обводы под глазами. — Да, конечно, я понял… А если вам с Татьяной Павловной спать по очереди? — Что вы, как можно… Она за день так набегается… И потом… Она после, извиняюсь, оргазма буквально падает в обморок. |
