Она представляла собою картину под названием: "Минута забвения", но нисколько не была увлечена.
Мортейль отнесся к тому, что увидел, совершенно серьезно. Он побледнел и прямо подошел к парочке, пробудив ее от упоения.
- Ваше поведение, сударыня, обещает многое.
Клелия почти не смутилась.
- Я не обещаю вам вообще ничего, - заявила она.
- С вами, сударь, я поговорю после, - заметил Мортейль. Якобус сначала опустил голову, потом, опомнившись, поднял ее вверх и, не глядя на Мортейля, не торопясь, побрел дальше.
- Что вы делаете, Морис? - тихо спросила молодая девушка. - Ведь вы нарушаете наш договор; он воспрещает ревность.
- В нашем договоре не сказано, что вы можете делать меня смешным.
- Ведь он - только художник. Разве я сержусь на вас за вашу великую Проперцию?
- Это - совсем другое дело. Впрочем, у меня нет оснований ревновать: ведь я, к счастью, не влюблен в вас.
- Вы хотите оскорбить меня?
- Я только запрещаю вам отдаваться на глазах у всех своим недисциплинированным инстинктам, пока вы моя невеста.
- Я могу и перестать быть ею.
- Это я и хотел сказать.
- Значит, решено.
И они разошлись в разные стороны.
Мортейль вдруг в смущении увидел себя посреди залы в полном одиночестве. Проперция стояла на террасе, окруженная кольцом болтающих почитателей, которым она должна была объяснить смысл закалывающейся женщины. Молодой человек нерешительно посмотрел на нее: ее фигура показалась ему топорной.
- Зачем я прогнал Клелию? - спросил он себя, сразу отрезвившись. - Ради этой живой колонны?
Ему стало холодно.
- Что я наделал? С помощью такого никуда не годного - театрального аксессуара...
Он посмотрел на белую статую глазами, желтыми от ненависти.
- ...этой толстой старухе удалось внушить мне страх и желание, - мне, со всем моим скептицизмом! Не смешон ли я?
Он подозрительно огляделся.
- О, конечно, меня уже находят смешным!
В это мгновение мимо него лениво, с вызывающей улыбкой, прошла леди Олимпия. Она ударила его веером и сказала:
- Считайте себя представленным. На сегодняшнюю ночь вы мой возлюбленный.
Он продолжал стоять. Пройдя три шага, она еще раз обернулась и посмотрела на него все с той же спокойной жаждой наслаждений в улыбке. Он разом понял положение и последовал за ней, стараясь придать себе спокойный вид. При этом он заметил, что герцогиня смотрит на них. Он догнал леди Олимпию и шепнул у ее уха:
- Где? Когда?
- Моя гондола ждет, - ответила она.
Они исчезли в ряде маленьких покоев, окружавших анфиладу зал.
Герцогиня осталась совершенно одна в зале Минервы. Она хотела насмешливо улыбнуться, но ее губы горестно искривились. Из последнего зала навстречу ей неслось точно дыхание чудовищно раскаленной печи. Она с силой прижала обнаженные плечи к мрамору тихой скамьи; он был украшен хороводами прелестных созданий, освежавших и ласкавших ее тело. Она откинула назад голову и открыла рот, вдыхая серебристый воздух богов, торжественно сиявших на потолке. Но она слышала, как пела и бушевала в другом зале тяжелая, темная кровь, затемнявшая разум богов и людей и дававшая им блаженство. |