|
На балконах неподвижно стоят золотые победители, герои, освободители, а вокруг них золотые леса поднимаются ввысь к целомудренному лунному свету, который зовется Дианой. Это зал Дианы. Проперция вдруг сказала: - Диана там наверху, герцогиня - вы. Мортейль, Зибелинд и Клелия Долан рассмеялись. - Ведь Диана белокура. - Якобус, вы знаете, кто такая Диана, - возразила Проперция. - Я хотел только написать Диану вообще, - сказал Якобус, краснея. - Быть может, я написал Диану, которая воплотилась в тело герцогини Асси. - Может быть, это и так, - сказали Долан и Сан-Бакко. Они с сомнением переглянулись. Герцогиня заявила: - Быть может, я была ею. Теперь этого уж, наверно, нет. И она пошла дальше. Проперция была погружена в созерцание старого, усталого человека, которому пышная нагая женщина надевала венок на голову. - Поздно, - сказала она про себя. - Он был, быть может, полон тщетной страсти. А она приходит теперь, когда он даже не может больше желать ее. Якобус возразил ей. - Он великий художник и получает то, что заслужил. Но она покачала головой. Ее огромные глаза, строгие, выпуклые и неподвижные, не отрывались от стройной спины юного Мортейля. Он шел, склонившись к белокурым волосам Клелии, большим узлом лежавшим на ее хрупком затылке. Она двигалась легко и неслышно, белая и благоуханная, как цветочная пыль. Проперция шла тяжело и с трудом. Фон Зибелинд сказал своему спутнику: - Она выбросила за борт все высшее достоинство; теперь за ним летит и обыкновенное приличие. Ее возлюбленный собирается жениться, она ездит вслед за женихом и невестой, и в толпе, восторженно приветствующей знаменитую женщину, она видит только девочку, которая отнимает у нее ее возлюбленного. - Это великое и жуткое зрелище, - сказал Якобус. - Я нахожу его жалким и невероятно бесстыдным. Но оно действует очень благотворно, так как лишний раз показывает ничтожество так называемых великих людей. - Если на вас это действует благотворно... Сам Мортейль, кажется, ничего не имеет против этого. Я видел, как он строил ей глазки за спиной малютки. - Как он любим! Зибелинд фыркнул от ненависти. - Вы думаете, невинный художник, что ему хочется отказаться от своего изысканного положения - положения холодного господина, отвергающего знаменитую во всей Европе женщину? - Вы думаете, он отвергает ее? - Из честолюбия, мой милый. Ведь о том, кто не хочет Проперции, будут говорить дольше, чем о том, кто обладал ею. И при этом - сказать ли вам? - в сущности, она ему нравится. - Вы внушаете мне страх, Зибелинд. В делах любви у вас две пары глаз. - У меня... ах, у меня... - Лицо Зибелинда покрылось потом, его карие глаза со светлыми точками растерянно блуждали вокруг, а в голосе звучало скрытое отчаяние. Вдруг он овладел собой и прогнусавил: - Огромный опыт, почтеннейший. Само собой разумеется, когда я был еще молод и хорош собой. И он глупо рассмеялся. Стены зала, в котором они теперь стояли, были покрыты молочно-белым мрамором, подернутым розовой дымкой. Кое-где его прерывали плоские колонки, выложенные серебром и голубыми камнями. Посреди зала находился круглый маленький бассейн из голубого камня. |
