|
- Он ранен в лицо. Флорет попал ему в рот и вышел обратно через щеку. - В каком месте, Нино? - Здесь. Я не знаю, как называет все это доктор. Я узнаю. - Нино, ему плохо? - Очень плохо, - твердо сказал мальчик, подавляя рыдание. - Мне нельзя войти? - Не думаю. Нет. Там два врача. В... я не знаю, там, где они дрались, не было врача. Поэтому он потерял много крови. Кроме того, там сестра милосердия, и еще какой-то человек, который раздел его и уложил в постель. Врачи делают перевязку. Он без сознания. - Зачем входить? - тихо сказала она. - Это бесполезно. И она подумала. "Как бесплодно все, что я делаю. Как бесплодна я сама. В сущности, он дрался из-за меня. Это лучшее, что у меня было. Он умрет". - Поди к нему ты, Нино, - сказала она. - Тебя они не прогонят. - Они и не увидят меня, я так ловок. Она вернулась домой и заперлась у себя в безутешной скорби. - Он умрет. Однажды меня уже покинули так внезапно; Проперция сделала это, но она оставила меня под охраной богини. Богиня дала мне в руки мою жизнь, как драгоценную чашу. Мне кажется, что ее блеск померк, а ее чистота изрезана запутанными знаками. Через три дня она оправилась и снова пошла туда. Это было утром, морской ветер приносил прохладу, веселый звон раздавался по городу. Нино сказал ей: - Вам нельзя войти. Сегодня у него с утра жар. - Может быть, на минуту? - кротко спросила она. - Его не должен видеть никто, кроме меня и сестры, - важно объявил он. Но вдруг взволновался: - Это огорчает вас? - воскликнул он. - О, этого не должно быть. Для вас, конечно, сделают исключение. Жар у него маленький. Подождите, я спрошу. - Оставь, я не хочу. Это повредит ему. - Но зато, - горячо сказал он, - я сегодня могу повторить вам все, что сказал о ране врач. Она не так опасна, как казалось по виду. Флорет соскользнул с первого правого резца, скользнул вдоль зубов и вышел на под правой ушной железой сквозь жевательные и лицевые мускулы. Понимаете? - Так он очень изуродован? - Конечно. Голова вся перевязана. Не видно почти ничего, кроме глаз. Молоко и бульон он должен пить через рожок. Говорить он не может... Но у него есть грифельная доска, - подождите минутку. Он посмотрел на нее, на ее печальное лицо. Затем скользнул в комнату больного. Через несколько секунд он опять стоял перед ней, весь красный. Он вытащил из-за спины грифельную доску. Она прочла: "Кровопускание не помогло. Я прошу позволения продолжать любить вас. Ваш Неизлечимый". Внизу было что-то стерто, но от грифеля остались следы. Она разобрала: - Я тоже. Нино. И перед этим двойным признанием в любви она затихла, и глаза ее стали влажны от горячих слез. *** Несколько дней спустя ей позволили войти к нему. Она остановилась у двери. - Вас странно укутали, милый друг, - пробормотала она и прибавила громче: - Но я вижу ваши глаза и знаю, что вы очень сильны и очень счастливы. "В самом деле, - почти с изумлением думала она, - этих глаз не окутывает ни один из тех покровов, которые в нынешнее время делают туманными почти все взоры, даже самые здоровые, и уносят их далеко от непосредственной действительности. |
