|
Что это? Ваза над вашей головой вздувается и ждет оплодотворения, пляска женщин на ее выпуклой поверхности становится более жгучей... И вы сами, герцогиня, - ваше платье колышется мягкими, томными и жаждущими складками; ваши глаза полузакрыты, почти слепы от желания, одна из ваших темных, мягких губ целует другую. Несколько красных листьев лежат у ваших ног. В воде внизу, у рощи, кровавятся красные огни. Я забыл, откуда они. Что говорит эта тяжелая, втайне изнывающая осень? Что говорите вы, герцогиня? Я не знаю этого. Я, следовавший за вами к каждой полосе воды и к каждому куску стекла и ловивший каждое ваше отражение, - я не знаю этого. Я написал это. - Вы знали это только что, - тихо сказала она. Он ответил так же: - И вы тоже знаете это. - Может быть... Но я замечаю также, что мы слишком разгорячились. А между нами лежит... - Остывший труп, - с жестоким смехом докончил Якобус. Ей стало страшно. - Клелия! - крикнула она. Она повернула голову; свет свечей вплел в ее волосы золотисто-красные лучи, ее профиль, обращенный в темноту, казался белым и каменным. - Клелия, ваш отец... Портьера заколебалась; но шагов убегающей не было слышно. Клелия убежала в свою комнату; она заперла дверь, бросилась на диван и зарылась лицом в шелковые подушки. Они забились ей в рот. Она ногтями рвала их. Вдруг она, задыхаясь, подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. - Я уже совсем синяя, - сказал она. - Это чуть не удалось мне, я могла бы уже быть мертвой, - быть может, еще раньше его, не одарившего меня ни одним взглядом. Почему все так враждебны ко мне? Она разрыдалась, увидя в зеркале на глазах своих слезы. - Хорошо, они увидят! - наконец решила она. Она села, разорвала зубами кружевной платок и, измученная и злая, стала смотреть в окно. - Прежде им было угодно находить меня милой и доброй: я доставляла им это удовольствие. Теперь они увидят, что мне важно только господствовать. Какое наслаждение показать им, что я была совсем не так добра, как они думали, - разрушить свой собственный образ!.. Он никогда не любил меня, я знаю это, и это мне безразлично. А от необузданных творений, которые я хотела извлечь из него, я давно отказалась. Мое удовлетворение в том и заключается, что он погряз вместе со мной, он, обещавший так много... А теперь он хочет подняться, а я останусь на месте? Шедевром, которого я не могла добиться от него, будет наслаждаться теперь другая? Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Любят ли они друг друга или нет, - я не из тех, кто смиренно позволяет бросить себя. Но он и в качестве ее возлюбленного останется дамским художником в провинциальной дыре, каким был в мое время! В этом мое честолюбие, и я доставлю себе это удовлетворение. Она написала письмо в Вену госпоже Беттине Гальм. "Ваш муж окружен интригами, которые угрожают его здоровью и, может быть, даже жизни. Вы любите его, я знаю это, потому я, как почитательница его таланта, советую вам: приезжайте. Остановитесь у меня. Я лично расскажу вам об опасных соблазнах, которым чувственный художник, к сожалению, не мог противостоять. Другие любовники дамы собираются отомстить, прежде всех известный дуэлянт Сан-Бакко". Она разорвала письмо. - Таких вещей не пишут. К тому же эта жена - тщеславная дура, хвастающая в обществе его гением. Наконец, она набросала телеграмму. "Спокойствие и работоспособность вашего мужа в опасности. Приезжайте немедленно". |
