Представляя собой классический тип холерика-экстраверта, Майский был необычайно тяжел в общении. В любой момент самого что ни на есть мирного разговора он мог неожиданно взорваться и наговорить своему собеседнику такого, от чего при иных обстоятельствах и сам бы пришел в ужас. Просить же извинения он не только не умел, но еще и не желал делать этого по принципиальным соображениям, считая почему-то, что извинения унижают не только того, кто их приносит, но и того, кому они адресованы.

    Но лучшего организатора исследовательских работ, чем Антон Майский, наверное, просто не существовало. Он умел мгновенно ухватить суть любой проблемы и сходу мог предложить с десяток возможных путей ее решения. Он помнил каждое поручение, которое давал своим подчиненным и неизменно требовал полного отчета о выполнении. Он отличался широкими познаниями в науках, смежных с той, которой занимался сам, был высоко эрудирован и имел память, которая превосходно заменяла ему справочную информационную систему. Единственным его недостатком, как исследователя, было то, что любой прибор или аппарат, к которому он прикасался, мгновенно выходил из строя. Поговаривали даже, что Майский именно потому и расширил свою память до невиданных пределов, что не мог пользоваться электронным блокнотом.

    -  Что нового у картографов? - спросил Майский, перейдя к технику, работавшему у соседней приборной стойки.

    Техник тяжело вздохнул и включил плоский экран, установленный на третьей полке.

    -  Это вчерашняя съемка местности.

    На экране появился сеть коридоров, ветвящихся, словно крона запутанного генеалогического древа, произрастающего от единого корня.

    Для того, чтобы взглянуть на экран, Майскому пришлось приподняться на цыпочки.

    -  А это результаты сегодняшней съемки.

    Техник тронул пальцем светоячейку, и на экране появилась еще одна схема, наложенная на первую. Для наглядности схемы была выполнены разными цветами: синим и красным. Общим у них было только начало. После первой же развилки коридоры на обеих схемах расходились в разных направлениях, чтобы никогда уже больше не встретиться.

    -  Какой проход? - спросил Майский.

    -  Второй, - ответил техник. - По первому и третьему результаты похожие: ни одна из схем, снятых в течении пяти дней, ни разу не повторилась. После вчерашней проверки по программе Новицкого я готов признать, что в ветвлении коридоров и порядке образования вертикальных колодцев не просматривается никакой системы.

    -  Система имеется непременно, - Майский вновь в задумчивости тронул висок указательным пальцем. - Только мы пока не можем ее уловить.

    Майский был уверен в том, что Лабиринт имеет искусственное происхождение. А это, в свою очередь, означало то, что он действовал по программе, заложенной в него безвестными техниками. Естественно, логика тех, кто создал Лабиринт отличалась от той, что пользовались люди. Именно поэтому исследователям никак не удавалось ухватить суть той системы, в соответствии с которой происходило изменение внутреннего пространства Лабиринта. Для того, чтобы разобраться с этим, так же как и с другими загадками Лабиринта, нужно было сначала понять, каким образом протекал мыслительный процесс его неведомых создателей.

    В реконструировании способов мышления представителей внеземных цивилизаций, давно канувшей в Лету, Майский не знал себе равных. Для того, чтобы понять, как жили, во что верили и о чем мечтали те, о ком не сохранилось даже воспоминаний, Майскому порою было достаточно взглянуть лишь на осколок посуды, которой они пользовался.