Или Банкомета, деревенского рекордсмена по мелкому жульничеству. Или тетушки Саманты, которая ни за что не могла поверить, что ее обдурит какой‑то там китаец. У него была целая галерея таких карикатурных образов. Мне пришлось просить его, чтобы он не смешил меня, потому что от смеха я не мог сосредоточиться на работе. А Виллар никогда не смеялся – он был старшим и требовал от меня максимальной сноровки в работе с механизмом. Чарли был щедр на похвалы – он с удовольствием говорил мне, что я замечательный малец, что у меня актерский талант и меня ждет блестящее будущее. Но от Виллара я ни одной похвалы не дождался; он был строг, если я ошибался, и требовал от меня полной отдачи. Меня это не обескураживало. Я чувствовал, что внутри Абдуллы я – в своей стихии.
Часов в пять Виллар и Чарли решили, что мы готовы и работу можно показывать Гас. До этого я не сталкивался с людьми, которые имели бы хоть какое‑то отношение к актерскому миру, и мне очень понравилось, что Гас, забравшись в вагон, вела себя так, будто всех нас видит впервые. Виллар и Чарли тоже делали вид, будто дают настоящее представление, а Гас – настоящий зритель. Виллар произнес речь, которой я не слышал раньше: о чудесных способностях Абдуллы, о долгих трудах и гениальных прозрениях, которые потребовались для его создания. Все это время я сидел тихо, как мышь, и полностью убедил себя в том, что Гас и не подозревает о моем присутствии. Может быть, она думала, что я сбежал. Наконец Гас, будто против воли и одолеваемая подозрениями, вышла вперед – самый настоящий Простофиля, не то что один из комических персонажей Чарли, – сняла колоду и выбрала карту. Либо Гас сама знала толк в фокусах, либо Виллар подстроил мне эту трудную проверку, но выбранная ею карта оказалась тузом пик – старшей картой в колоде. И тут меня озарило; такие озарения (думаю, что могу сказать об этом без ложной скромности) и отличают меня от других иллюзионистов, даже самых искусных. В пиковой ячейке, под всеми «картинками», лежал джокер; именно джокером Абдулла под моим руководством побил туза, выбранного Гас. Конечно, гарантий это никаких не давало, но свидетельствовало о том, что неожиданности меня не смутят, и Чарли ахнул от восторга так громко, что непременно привлек бы любопытных, окажись кто‑нибудь в тот поздний воскресный вечер у запасной ветки этой железнодорожной станции.
Увиденное произвело впечатление на Гас, но выражение ее жокейского лица не изменилось. «Ладно, думаю, это пойдет», – сказал она, и все трое тут же снова принялись спорить о каких‑то делах, о которых недоговорили утром. Тогда я не понимал, о чем идет речь, но говорили они об очередности выступлений, и Виллар настаивал, чтобы Абдулла выступал предпоследним. Это место обычно отводилось для гвоздя программы, и сейчас таковым был Андро, на которого Виллар давно точил преизрядный зуб. Гас не хотела принимать скоропалительных решений и настаивала на том, чтобы Абдуллу попридержать, пока мы не отъедем подальше от Дептфорда.
Чарли горячо настаивал на том, чтобы включить Абдуллу в программу немедленно. Дела в «Мире чудес» шли плохо, и им требовался привлекательный номер, в особенности теперь, когда Ганна совсем отбилась от рук и ее нужно приструнить. Никто и не подумает, что малец в Абдулле, так как все будут уверены, что Абдулла – чудо техники. Ну да, не соглашалась Гас, но как она объяснит Талантам внезапное появление этого мальца, а уж Таланты‑то точно будут знать, в чем секрет картежных талантов Абдуллы. Что, нечего возразить? Малец ниоткуда! В особенности если всякие любопытные или полиция начнут совать нос. А Ганна – кто может быть уверен, что она будет держать язык за зубами? Эта старая сучка религиозна и ради святого дела пойдет на любую подлость. Ну, сказал Чарли, уж Гас‑то знает, как окоротить Ганну. Да эта слониха без Гас и шага шагнуть не может. А тут и Виллар вставил словечко – ему о Ганне кое‑что известно, так что она будет помалкивать. |