– Двести сорок, король, – ответил я за секретаря. – Стало быть, все обойдутся вам, с учётом доставки и боя в пути, в две тысячи четыреста дуков. Или сто двадцать динов. Но поскольку заказ большой и в силу моего чрезвычайного уважения к твоему величеству, скажем так: сто серебряных динов меня устроят.

Повисла тишина.

Король переглянулся с секретарём. С друзьями. Открыл и закрыл рот. При свете свечей отчётливо было видно, как пунцовеют его щёки.

– Ты в своём уме?! Казна не может позволить себе таких трат!

О о о… Молодой человек не просто принял бразды правления, но и попробовал руководить, нарвавшись на подводные скалы безденежья.

– Я и не жду серебра прямо сейчас. Мой король, ты вправе давать балы, принимать иностранных гостей. Но бал закончился, гости разъехались. Всё! Серебро потрачено и не вернётся. А коль у тебя, единственного из королей Гхарга, во дворце появится окно на весь кабинет – из чистого прозрачного стекла, оно прославит Мульд на годы! На десятилетия твоего царствования. Всяк сюда входящий увидит: Карух велик. Наконец, сэкономишь на свечах и лампадном масле: моё стекло лучше пропускает свет.

– К пырху свечи… Расплачусь через два года!

То есть практически никогда. Ожидаемо. Послушаюсь мамочку.

– Я вообще не возьму с тебя серебра. Будем считать, что оно пойдёт в зачёт налогов будущего.

Если у местного яндекс переводчика имеются шестерни, то они жалобно заскрипели, передавая фразу о налоговом зачёте. Слова то все понятные, но не привыкли к подобным премудростям в этом мире.

– Какой зачёт? Ты чего надумал, глей? Своего короля хочешь обмануть?

– Готов повторить, положа руку на Камень Правды. Всё честно. Я отдаю тебе сто динов. Не само серебро, а товар на эту сумму. Ты мне даёшь королевский… пусть будет – мандат… В нём пишем: глей Гош освобождается от налогов на сумму сто динов, подлежащих уплате в казну после Дня пришествия Моуи.

– Манда…

– Мандат, твоё величество. Эдикт. Указ. Расписка. Лишь бы закреплённое в документе обязательство имело силу и принималось в суде с проверкой на Камне.

Он подумал. Почесал лоб и снова подумал. Потом спросил:

– То есть платить не надо? Ни сейчас, ни потом?

– Ты всё правильно понял, государь. Казна, правда, потом получит меньше налогов. Но через год, когда дела и так поправятся. А в новые окна будешь смотреть уже весной.

– Почему только весной?

– Если бы я мог наварить прорву стекла за неделю, поверь, оно бы не стоило сто динов. Процесс долгий. Затратный. Каждое стёклышко шлифуется. Часть бракуется и идёт дёшево мелким брентам. Часть неизбежно разбивается. Риск доставки во дворец – мой. А уж что наколотят твои рабочие, государь, то – твоё. За каждое лишнее стёклышко десять дуков, – увидев его возмущённый жест, торопливо добавил: – Конечно, распиской в мандате.

Он по прежнему держал стекло в руках. Погладил пальцем кромку. Повертел.

– По моему, ты меня дуришь. Но не пойму – как.

– Всё честно, твоё величество.

Он поднял руку, чтоб отпустить меня величавым жестом. Задержал её.

– Гош! Не надумал присоединиться ко мне походом за освобождение хрымов?

– Что ты! Слишком много расходов. На твоё стекло знаешь, сколько надо угля и кварцевого песку? А отобьётся лишь зимой. Вкладываешь восемьдесят серебряных и ждешь своей сотни почти год… У купцов капитал быстрее оборачивается.

Он подошёл вплотную.

– Мне тут рассказывали, ты не только можешь дружину выставить. Сам дерёшься отменно. Один стоишь сотни. Мне сбрехали?

– Преувеличили. В пограничье все умеют воевать. Кто лучше, кто хуже.

– Но ты – лучше.