|
Англичане, даже на Севере, недовольно ворчали, но не выказывали ни малейшего намерения изгнать шотландцев. Ирландская армия оставалась в Ольстере, не имея возможности переправиться в отсутствие судов. Гамильтон не предоставил ни одного судна, он не верил, что король может выиграть войну, и, зная, что ковенантеры сразу же загораются гневом при одном лишь упоминании об ирландской армии, решил, что будет лучше, если ирландская армия так и не ступит на шотландскую землю. Следует признать, что, поскольку Думбартон во второй раз захватили ковенантеры, всего лишь одна гавань была готова принять ирландцев. Это был крошечный Керлаверок, которым владел верный королю католик лорд Нитсдейл. Но если Гамильтон даже и не думал предпринимать попытку переправить ирландцев, ему следовало бы открыто заявить об этом, иначе выходило так, что, поддержав план, со своей стороны он провалил его.
Король сохранял оптимизм еще несколько дней. Для того чтобы показать, что его призыв к созыву Большого совета вовсе не означал изменения его политики, он всячески демонстрировал свое расположение к Страффорду, а 13 сентября даже пожаловал ему орден Подвязки. Прошла торжественная церемония награждения, и маркиз Гамильтон и граф Холланд подвели нового рыцаря к подножию трона. Страффорд не любил их, презирал и не доверял им обоим; то, что он был удостоен высочайшей награды в королевстве в такое время и при такой поддержке, имело важнейшее значение. Он больше не разделял оптимизма короля и ясно представлял всю мощь шотландцев, слабость английской армии, неприязнь местного сельского населения, бюрократизм и продажность своих коллег-министров. Всем своим видом Страффорд выражал решительную уверенность в победе, в то время как все его надежды в действительности рухнули. Он искренне признался своему старому другу Джорджу Рэдклиффу: «Никогда прежде положение не было столь плохим». Надежды короля, с другой стороны, все множились. 18 сентября отряд мародеров-шотландцев перешел через реку Тис. О вторжении доложили молодому, но опытному в военном деле капитану Джону Смиту, кавалерийский отряд которого находился поблизости. Его нападение на беспечных шотландцев было стремительным, их ряды смешались, и они обратились в бегство. Это было первым – и последним – удачным действием английского офицера в этой войне. Карл, который воспринял его как знак возрождения боевого духа своей армии, был полон воодушевления. А когда в то же самое время он услышал, что жители Лондона готовят петицию для парламента, то решил арестовать ее составителей, как только они прибудут в Йорк. Он был категорически против созыва нового парламента. Спустя четыре дня он передумал. Рутвен, комендант Эдинбургского замка, который с весны оказывал сопротивление ковенантерам, капитулировал 15 сентября. На протяжении последних девяти недель, с тех пор как осадное орудие, ведя обстрел из города, повредило колодец, у гарнизона не было свежей воды. Многие умерли, все были больны. У самого Рутвена от цинги выпали почти все зубы, он почти оглох. В это же время пал Керлаверок, единственный порт короля в Шотландии. Что же касается нового духа армии в Йорке, такового не было в принципе. Несколько честных военных профессионалов аплодировали капитану Смиту, но на рядовых солдат это не произвело никакого впечатления, а гражданские лица, которые упорно считали шотландцев освободителями, обвиняли Джона Смита в подстрекательстве к кровопролитию. Он был, как и большинство лучших офицеров короля, католиком. Даже Карл теперь осознал, что не может надеяться на внезапное изменение характера своего народа и что добьется большего, если займет примиренческую позицию. Как и прошлым летом в Бервике, так и нынче в Йорке, он пытался выиграть время. Когда 22 сентября приехала депутация из Лондона с петицией о созыве парламента, он принял их, не выказав негодования, и дал возможность еще до открытия Совета пэров распространиться слухам, что король желает созвать парламент. |
