Самый умный оппонент Лода в самой церкви, Джон Уильямс, епископ Линкольна, 16 ноября при всеобщем ликовании народа занял свое место в палате лордов. Он просидел в Тауэре более трех лет с перерывом в несколько недель, когда был выпущен под залог, чтобы мог посещать заседания Короткого парламента, но ему не дали этого сделать. Уильямс, умеренный церковный деятель, который всегда критиковал Лода за его сосредоточенность на обрядовой стороне церкви, теперь имел славу мученика и прекрасно осознавал прочность своего положения. Его друзья в обеих палатах парламента были в основном и друзьями Пима. Это были Бедфорд, Сэй и Хэмпден. Епископ отличался умом и тактом, обладал присущей валлийцам живостью и очарованием. Он был также человеком честолюбивым и после своего долгого отсутствия видел себя новым создателем и деятелем церкви, который исправит фатальные ошибки архиепископа Лода, поможет церкви встать на срединный путь и восстановит протестантский епископат, основанный на человеческой любви и поддержке лордов и джентри.

Еще большие толпы горожан, чем те, которые приветствовали епископа Уильяма во время его переезда из Тауэра в палату лордов, выстроились вдоль улиц Лондона две недели спустя, 28 ноября, для триумфальной встречи Принна и Бертона, а еще несколькими днями позже так встречали и Баствика. Среди сочувствующих им были и известные люди, которые сопровождали их в экипажах, держа в руках веточки розмарина, напоминающие о памяти и постоянстве. Серо-зеленый цвет розмарина, цвет моря, символизировавший свободу и царство Иисуса Христа, стал в течение следующих десяти лет знаком отличия деятелей крайних взглядов, которые считали, что все люди свободны и равны перед Богом.

Враждебность в отношении католиков еще больше усилилась. Граф Россетти, папский посланник, однажды утром услышал громкий стук в дверь своего дома. К нему явились мировые судьи в сопровождении разгневанной толпы с намерением провести обыск в доме. Сохраняя невозмутимость и любезность, граф вежливо пригласил их войти и показал свои картины и произведения искусства. Сконфуженные, судьи удалились, принеся извинения. Тем не менее по прошествии нескольких недель Россетти, вняв настойчивой просьбе королевы, выехал из своего дома и согласился жить под охраной с королевой-матерью.

Позже король, чтобы обезоружить критиков, избавился от всех придворных католиков, оставив только личных слуг королевы. Короткое лето престарелого архиепископа Тобиаса Мэтью закончилось, он ушел не прощаясь, чтобы погрузиться в философские размышления за чашкой шоколада в кругу своих друзей в Генте. Уот Монтегю продержался дольше, полагаясь на протекцию своего отца, престарелого и набожного графа Манчестерского, и его брата, лорда Мандевиля, одного из самых известных пуритан в палате лордов.

Среди тех, кто помог королю защитить католическое меньшинство в Англии, первым был государственный секретарь Уиндебэнк. Он не был ревнителем какой-либо веры, его жизненные интересы ограничивались получением места при королевском дворе, преумножением своего состояния, основание которого было заложено еще его отцом и дедом, тоже слугами короны. Относительно же того, что он брал деньги от испанцев, выдавал лицензии, разрешавшие рекузантам, то есть лицам, отказывавшимся принимать участие в англиканских богослужениях, не платить за это штрафы и запрещавшие преследование римско-католических священников, то все эти дела были частью его работы. Он был маленьким человеком, который исполнял приказы, не забывая при этом обогащаться. Внезапно, охваченный жестоким холодом ранней зимы, он обнаружил, что он всего лишь одинокий заяц, пытающийся бегством спасти свою драгоценную жизнь от стаи своих преследователей – палаты общин. Джон Глинн, опытный барристер, придерживавшийся строгих кальвинистских взглядов, состоявший в Комитете по религиозным вопросам, сообщил, что 64 священника были освобождены из тюрьмы в предыдущем году по распоряжению Уиндебэнка и что более 70 грамот о помиловании папистов по всему королевству было подписано им; однако самый убийственный вывод заключался в другом факте.