|
Главными ораторами были сэр Уолтер Стрикленд и сэр Эдуард Деринг. Деринг уже произнес несколько хлестких фраз во время прений, заявив, что если Лод и не собирался стать папой римским, то уж точно патриархом Ламбетским. Он посетовал, что дозволяются зловредные папистские книжонки, а здравое учение церкви подпадает под запрещение одним росчерком пера. Далее в своей впечатляющей речи раскритиковал каноны Лода, принятые епископатом весной. Отсюда был всего один шаг к обвинению Лода и его главного помощника Мэтью Рена, имевшего место 18 декабря. Рену было позволено остаться на свободе под залог в 10 тысяч фунтов, но Лод, в отношении которого, как главного поджигателя прошедшей войны, шотландские представители требовали вынесения справедливого приговора, должен был быть немедленно заключен под стражу в доме парламентского пристава, который попросил отпустить Лода в его резиденцию в Ламбете, чтобы тот мог взять с собой самое необходимое и некоторые книги. Ему дали на это разрешение, проявив милость к сломленному старому человеку. Лод провел в Ламбете короткий день за просмотром своих бумаг, и ему было позволено в последний раз отслужить вечерню в присутствии своих домочадцев в домовой часовне. Это была пятница, 18 декабря, за неделю до Рождества, и он почерпнул глубокое утешение от главы 5-й Книги пророка Исайи и от псалмов, полагавшихся на тот день.
«Возвышают реки, Господи, возвышают реки голос свой… Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи. Чтобы дать ему покой в бедственные дни, доколе нечестивому выроется яма. Толпой устремляются они на душу праведника и осуждают кровь неповинную. Но Господь – защита моя.» Лод обратился с просьбой покинуть Ламбет после наступления темноты, чтобы «избежать встречи с любопытствующей толпой». Но, когда спускался к реке к лодке, его ожидал приятный сюрприз. Позднее он так вспоминал об этом: «Сотни моих бедных соседей стояли там, и молились о моем спасении. За что я благодарен Господу и благословляю этих людей». В этот момент нападки на институт епископата превратились в личные нападки на Лода и Рена. И тогда Пим привлек внимание палаты общин к не менее спорному вопросу – о лорде – хранителе печати Финче. 21 декабря, три дня спустя после того, как архиепископ был отправлен в тюрьму, Финч предстал перед палатой общин без головного убора, чтобы ответить на обвинения, единодушно выдвинутые против него. При этом не был подан ни один голос против. Нельзя сказать, что его ненавидели так же страстно и злобно, как Страффорда и Лода, но, вероятно, вряд кого в Англии не любили так, как его. Во время своего последнего появления в ранге лорда – хранителя печати он держался с неожиданным достоинством и сдержанностью, спокойно опроверг утверждения Фолкленда, что был подкуплен, чтобы объявить законность взимания «корабельных денег», и подтвердил, что интерпретировал положения закона, оставаясь верным ему, как он его понимал. Однако заранее сделал необходимые приготовления и еще до того, как палата общин снова собралась утром 22 декабря, ступил на борт корабля в холодных предрассветных сумерках, отплыв в Голландию. Уиндебэнк отправился в Париж, Тоби Мэтью – в Гент, Финч – в Гаагу; они были первыми среди английских беженцев, которые в следующие 20 лет станут привычными и в итоге надоевшими гостями в небольших городках Нидерландов, в Париже и французской провинции и даже в Венеции, Мадриде и Риме. Живя в стесненных обстоятельствах и проводя время в разговорах о прошлом, которое в их воспоминаниях казалось более славным и значительным, чем это было на самом деле, они сохраняли свои английские обычаи и джентльменские привычки и верили в будущее, когда они и король снова вернут себе все, что они потеряли. Финч был одним из тех, кому повезло: он дожил до этого времени. В 76-летнем возрасте он триумфально вернулся на свое место в палате лордов. Палата общин тем временем продолжила дело по обвинению Финча даже после его бегства, так как было необходимо доказать наличие правонарушений, совершенных именем королевской власти теми людьми, кого лично назначил король. |
