|
Но, повторяю, никакой разумности, ничего подобного. Они способны лишь к огромному числу превращений, как, скажем, вирусы гриппа. Однако земные бактерии — паразиты, а лунные — нет. Там просто не на ком паразитировать, если не считать тех компьютерных руин, из которых они вылупились. Но это был только их первоначальный корм. Дело осложнилось тем, что, пока программы еще действовали, произошло раздвоение всех видов оружия, которое там создавалось. — Я понимаю. На оружие, поражающее живые цели, и на то, что уничтожает мертвого противника. — Мышь весьма сообразительна. Именно так, пожалуй, и было. Но от первичных некроцитов, которые появились много лет назад, наверное, уже ничего не осталось. Некроциты превратились в селеноцитов. Иначе говоря, чтобы сохраниться, они начали соединяться, приобретая все большую разносторонность, как, скажем, обычные бактерии, которые под действием антибиотиков совершенствуются, то есть усиливают свои инфекционные свойства и вырабатывают невосприимчивость к антибиотикам. — А что на Луне выполняло роль антибиотиков? — Об этом говорить долго. Прежде всего, опасными для селеноцитов оказались продукты военной автоэволюции, которые имели целью уничтожать любую «вражескую силу». — Не совсем понятно. — Хотя _сейчас_ лунный проект вступил в агональную стадию, долгие годы там шла специализация и усовершенствование оружия, поначалу моделируемого, а затем и реального, и некоторые виды оружия стали угрожать существованию селеноцитов. — То есть они принимали их за «врага», которого надлежит уничтожить? — Разумеется. Это был превосходный допинг. Наподобие пушек, из которых фармацевтическая промышленность стреляет по бактериям. Это резко ускорило темп эволюции. Селеноциты взяли верх, потому что оказались жизнеспособнее. Человек может страдать насморком, но насморк не может страдать человеком. Ясно, не так ли? Большие, усложненные системы играли там роль людей. — И что дальше? — Очень интересный и совершенно неожиданный поворот. Иммунитет из пассивного сделался активным. — Не понимаю. — От обороны они перешли к наступлению и этим значительно ускорили крах лунной гонки вооружений... — Та пыль? — Вот именно, пыль. А когда там остались лишь жалкие остатки великолепного Женевского проекта, селеноциты неожиданно получили подкрепление. — Какое? — Дисперсанта. Они использовали его. Не столько его уничтожили, сколько поглотили, или, лучше сказать, там произошел электронно-логический обмен информацией. Это была гибридизация, скрещивание. — Как это могло произойти? — Это не так уж и удивительно, ведь и я в качестве исходного материала выбрал силиконовые полимеры с полупроводниковой характеристикой, хотя и с другой, разумеется. Но адаптивность _моих_ частичек была того же типа, что и приспособительные способности лунных. Дальнее, но все же родство. При одном и том же исходном материале результаты обычно получаются во многом сходными. — И что теперь? — В этом я еще не до конца разобрался. Ключом к решению может оказаться твоя посадка. Почему ты спустился на Море Зноя? — В японском секторе? Не знаю. Не помню. — Ничего? — По сути, ничего. — А твоя правая половина? — И она тоже. Я уже могу с ней вполне нормально общаться. Но прошу сохранить это в тайне. Хорошо? — Обещаю. Для верности я даже не спрашиваю, _как_ ты это делаешь. |
