Кит Маккарти. Мир, полный слез
Айзенменгер-Флеминг – 4
Часть 1
Умирать вообще несладко, но, наверное, нет ничего ужаснее, чем быть сожженным заживо.
Джон Айзенменгер уже дважды за свою жизнь видел подобное. Ему довелось держать в руках шестилетнего ребенка и вместе с ним ощущать нестерпимую боль, страдание такой силы, которое, он знал, ему не удастся избыть до самой смерти. Он присутствовал при самоубийстве своей бывшей подруги Мари, которая облила себя бензином и подожгла, стремясь что-то доказать ему; и бессмысленность этого поступка ошеломила его еще больше, чем мысль о той боли, которую она должна была испытывать.
Он уже дважды видел это и не хотел сталкиваться с подобным еще раз.
Часть 2
– Мы заблудились. – Несмотря на усталость, голос Елены звучал весело. – Надо было слушаться меня.
Айзенменгер не ответил.
– Я же говорила тебе, что надо свернуть налево.
Айзенменгер держался дороги, которая вела к величественному зданию, едва видневшемуся из-за голых остовов берез и дубов, что тянулись слева. Насколько он помнил карту, впереди шла еще одна дорога, которая должна была привести их к месту назначения. Следующие несколько километров они проехали в относительно благодушном молчании.
– Типично мужское упрямство.
Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Айзенменгера.
– Насколько я помню, ты попросила меня свернуть уже после того, как мы проехали поворот, – сухо промолвил он.
– Но ведь ты мог развернуться.
– Ты же не была уверена в своей правоте.
Елена снова умолкла. И он, бросив на нее взгляд, увидел откинутую на подголовник голову и как всегда устало закрытые глаза. Ее исхудалый, изможденный вид продолжал вызывать у него изумление, хотя прошло уже семь месяцев с того момента, как ей поставили диагноз «рак груди». Изумление и чувство вины.
Ты стала еще прекраснее.
Эта мысль, от которой он не мог избавиться и которая то и дело подстегивала приятные гормональные реакции, неизбежно вызывала у него чувство вины. Каким образом такое чудовищное и разрушительное явление, как раковая опухоль, могло порождать красоту? Оно не имело права быть созидателем и скульптором. И тем не менее, при всей своей уродливости, раковая опухоль сделала из Елены хрупкую красавицу.
– Я не была здесь восемь лет, – заметила она.
И в этот момент он заметил впереди поворот.
– Ну вот, мы здесь.
Он очнулся от запаха дыма и закашлялся, однако полностью проснуться ему так и не удалось, и он решил, что все это ему только снится.
И даже когда огонь разгорелся вовсю, а дым стал густым и черным, когда жар усилился, а яркие языки пламени достигли потолка, – даже тогда он приходил в себя очень медленно.
А потом, когда огонь задышал и затрещал, шумно и глубоко вдыхая, как кровожадное божество, явившееся за своей жертвой, он мгновенно ощутил невыносимый жар и ужас.
Всепоглощающий ужас.
– Кто-то развел костер, – указал Айзенменгер направо, когда Елена открыла глаза.
Столб густого дыма поднимался на западе, меняя цвет вечернего неба. Он вздымался на высоту в полкилометра, где его рассеивал неощутимый у земли ветер, и становился все более заметным, поскольку машина взбиралась на холм, с которого открывался вид на густой лес и маленькое озеро, лежавшее к северу.
– Да, – с безразличным видом откликнулась Елена.
Жар и дым в мгновение ока заполнили салон машины. Его руки были примотаны к рулю узкой лентой белого скотча; таким же скотчем, стягивавшим кожу на щеках, был залеплен его рот. |