Мишуков спрятал дискету с результатом в нагрудный карман, бросил в пространство: "Пойду – курну", и вышел в коридор к баночке с окурками, намереваясь именно здесь дож-даться Лысого Геру. Тем более, что до его появления оставалось чуть более пяти минут.

Там Андрей извлёк сигареты, закурил, с наслаждением затянулся. И тут начались непри-ятности. В коридоре, гремя ведром, появилась уборщица, тётя Глаша.

– Вот, – немедленно заворчала она, едва завидев Мишукова, – курят и курят, курят и курят. И нет чтобы за собой убрать. А то курят и курят, курят и курят.

Она, чуть ли не оттолкнув Андрея, ухватила банку из-под "Tchibo", с ненавистью вытрях-нула из неё окурки в ведро. В другое время Мишуков выдал бы ей за грубость по полной про-грамме (он был из тех людей, которые за словом в карман не лезут – особенно, если кто-то пытается попрать их личное достоинство), но сегодня, после успешно выполненной работы (а беглого просмотра хватило, чтобы понять – работа выполнена успешно), Андрей был благо-расположен к окружающей реальности.

– Так вам же за это деньги платят, – заметил он со смешком. – Если мы курить бросим и убирать за собой начнём, вы же без работы останетесь.

Тётя Глаша вызов не приняла, ведром не грохнула, а, откликнувшись на чистом автопи-лоте: "Умник нашёлся!", заковыляла прочь.

– А что случилось-то? – спросил Андрей уборщицу, почувствовав беспокойство.

– Ефим Алексеич с выставки вернулся, – не обернувшись даже, ответила тётя Глаша.

"Вот те раз," – подумал Штирлиц. "Вот те два," – подумал Мюллер. Строка из борода-того анекдота промелькнула в сознании Мишукова, на ничтожную долю секунды опередив вол-ну чёрного животного ужаса, готовую затопить всё на свете.

Мишуков боялся Князева. Прекрасно знал, на что тот способен, и боялся. С тех самых пор, когда Андрей познакомился с Лысым Герой и выполнил для него первую, показавшуюся сначала простой и безопасной, работёнку. Потом были ещё заказы и хорошие деньги в оплату необычных услуг. Андрей наконец сумел отремонтировать свою двухкомнатную в кирпичном доме на Стародорожном, обставился, приобрёл кухню, видеодвойку и самый мощный компью-тер, какой только можно собрать из комплектующих, находящихся в свободной продаже. Прав-да, делая все эти покупки, Андрей понимал, что проводит таким образом черту, что пути назад не будет, что за каждым новым приобретением стоит преступление: самое настоящее и преду-смотренное уголовным кодексом. Взять, например, дело Абрамянца… Нет, Абрамянца лучше вспоминать не надо. Не надо Абрамянца вспоминать!.. И, как любому человеку с нечистой со-вестью, Мишукову порой казалось, что на самом деле его преступления не являются ни для кого тайной, что на самом деле он и Лысый Гера давно погорели, что они давно под колпаком, и теперь их пасут, наблюдают за ними, ждут, когда они окончательно запутаются, совершат нечто такое, что даже пресловутый пятнадцатилетний срок можно будет им припаять легко, мимо походя. А Князев стал для Андрея своеобразным олицетворением силы, которая может всё это: и пасти, и наблюдать, и ждать. Таким образом, когда Мишуков услышал от тёти Глаши, что Князев раньше срока вернулся с дрезденской конференции и уже появился на кафедре, здравый смысл Андрею отказал, и в душевном смятении он решил, что это из-за него, Андрея Мишукова, замечательный учёный и детектив-любитель был вынужден прервать свою коман-дировку; и за ним, Андреем Мишуковым, он приехал из Дрездена, чтобы взять его с поличным, с дискетой откровенного компромата в кармане.