Ты меня слышишь, Прайм? Не отвечает. Так вот, ты лгунья и к тому же бездушная машина.

Это лишь вступление к дневнику всей моей оставшейся жизни. В нем будут только достоверные сведения. Я занесу в него некоторые основополагающие данные для будущих, еще не родившихся поколений. Возможно, вы бормочете слова моего дневника, собравшись вокруг мерцающего костра в какой‑нибудь пещере на Эпсилоне, а этот корабль, обращенный веками в пыль, стал легендой. Может быть, один из моих мужей прочтет его завтра. Думаете, я не знаю, что написанное мной не сохранится в тайне? Ха! Выходя замуж за эксперта по компьютерам, можно отбросить всякую надежду на личные секреты. Я своими глазами видела, как Джон влез в компьютерный код Тьюлип Свен, зашифрованный отпечатком ее большого пальца, на следующий же день после ее смерти. (Но он это сделал не из прихоти. Трибунал потребовал, чтобы он проник в ее записи для официального расследования. Она приняла яд, но это могло быть и убийством. Однако ничего убедительного они не нашли.)

Но не буду отвлекаться.

Два дня назад мы навсегда покинули Землю. Точнее, мы улетали с искусственного спутника Ново‑Йорка, который крутился по околоземной орбите еще до того, как родилась моя бабушка. Планета Земля превратилась в развалины с 2085 года, как вы знаете или, может, где‑то читали. Почти все ее жители погибли во время войны. Чуть не написала «бессмысленной» войны. У вас там, в будущем, есть здравомыслящие существа? Нам так и не удалось добиться торжества разума, не всем это оказалось на руку.

Одна из причин того, почему мы, десять тысяч душ, заполнили этот корабль, курс которого лежит через бездонную темную пропасть, заключается в том, что в следующий раз, когда они решат убить всех, им может повезти больше.

Другая причина — та, что бежать, похоже, больше некуда. Мы могли бы поселиться на Луне, или на Марсе, или еще где‑нибудь, но эта планета станет лишь очередным придатком Ново‑Йорка — вроде окраинной трущобы. Вот так обстоят у нас дела. Пока, мамуля, обратной дороги не будет!

Между прочим, моей мамы на борту нет. И сестры тоже. Я рада, что мама осталась, но хотела бы, чтобы она позволила Джойс улететь с нами. Сестра, с одной стороны, уже достаточно взрослая, чтобы стать хорошим компаньоном, а с другой — довольно юна, чтобы поколебать мои взгляды на многие вещи.

По‑моему, два мужа и жена — большая семья. Бог знает сколько моих кузенов бродит по свету. Когда клан Нейборз вышвырнул мою мать, их расставание закончилось взаимными проклятиями типа: «До встречи в аду!» — а поскольку мне было всего пять дней от роду, я еще не успела обзавестись мало‑мальски прочными дружескими контактами. На борту нашего корабля есть несколько Скэнлэнов, членов моей семьи, но я чувствую большую привязанность к некоторым видам домашних животных, которых мы употребляем в пищу, чем к ним.

Ах да, вы же поколения, еще не рожденные! Откуда вам, сидящим у мерцающего костра и бормочущим себе под нос мои писания, знать, что такое космический корабль, не так ли? Так вот, это что‑то вроде огромной птицы с десятью тысячами человек в желудке и с двигателем, работающим на веществе (антивеществе), вставленном в громадную задницу.

Впереди вместо клюва находится пончикообразная конструкция с тремя спицами и втулкой, которая раньше была Учуденом, маленьким мирком, избежавшим разрушений во время войны, первоначально спроектированным как дом для нескольких сотен японских инженеров. (Японцы — это островная нация, жившая на Земле, самая богатая.) Сейчас он служит центром контроля за всеми структурами «Дома» — начиная от гражданского правительства и кончая техническим составом.

За Учуденом, или «кормой», как принято его называть, находятся все жилые кварталы — фермы, фабрики, лаборатории и тому подобное, даже рынок, где вы можете оставить все свои с трудом накопленные сбережения, которые и деньгами‑то не назовешь.