Его бокал так и остался наполовину недопитым, что само по себе было делом необычным.
Я аккуратно разделила его вино на двоих и стала ждать, пока Джон что‑нибудь скажет.
— Наверно, мне стоит с ним поговорить, — вздохнул наконец Ожелби. — Попытаюсь удержать его от необдуманных поступков.
— Не надо. Хочу посмотреть, каким окажется его собственное решение.
— Он может решиться на развод. Или на девяностовосьмилетнюю, фактически вечную разлуку.
— Посмотрим. А как насчет тебя?
Ожелби пожал плечами. Бокал он продолжал держать в руке; оттуда выплеснулось вино и на мгновение зависло в воздухе. Джон аккуратно подставил бокал, поймав в него огромную каплю.
— Я, безусловно, остаюсь. Не знаю, люблю ли я тебя сильнее, чем Дэн, — спокойно продолжил он, — но нуждаюсь в тебе больше. Да, я нуждаюсь в тебе гораздо больше, чем в этих звездных забавах.
Забавы. Джон выбрал очень точное слово. В Янус‑проекте они с Дэном играли практически равную и, безусловно, ведущую роль. Но для Джона проект был, в конечном счете, лишь одним из многих вариантов приложения его возможностей, а Дэн этим проектом жил.
Мы прикончили вино, после чего Ожелби пригласил меня к себе, хотя четверг обычно принадлежал Дэну. Сейчас я испытывала к Джону жалость, смешанную со щемящей нежностью, но согласие означало бы малодушие, которое никому из нас не пошло бы на пользу.
Свет в комнате был выключен; я тихонько прикрыла дверь, хотя инстинкт, присущий людям, давно живущим вместе, безошибочно подсказывал мне, что Дэн не спит. Я разделась, небрежно бросила свои вещи на пол и скользнула под одеяло.
Спустя минуту он пошевелился, вздохнул и повернулся ко мне спиной.
— Все размышляешь? — спросила я.
— Ты же знаешь, я никогда не мог с тобой спорить. Стоит сказать что‑нибудь, а через минуту собственные слова уже кажутся глупыми.
— А мои слова? Чем кажется спустя минуту то, что говорю я? Соблазнительным обманом? Или предательством?
Дэн немного подвинулся; простыни зашуршали. Я буквально физически ощущала, как он смотрит остановившимся взглядом в темный потолок.
— Это твои слова, не мои, — он судорожно перевел дыхание, — насчет предательства. Нет. Не так. Просто... Ч‑черт, у меня не получается выразить свои чувства словами!
— Скажи, как можешь.
— Ты хоть понимаешь, что пережили мы с Джоном, когда ты отправилась в Заир? Ты просто исчезла, а потом стало известно...
— И тогда у меня, не было выбора. Мы просто обязаны были хранить все дело в тайне.
— Знаю, знаю. Я вовсе не об этом. Сначала была история с карантином, потом — то странное время, когда ты, словно завороженная, разговаривала с... с Землей. И раньше, еще до того, как мы поженились, когда ты целый год провела внизу... О черт, я действительно не нахожу нужных слов!
Никогда до сих пор мне не приходилось слышать, чтобы Дэн разговаривал вот так — тихо, без выражения, странным монотонным речитативом.
— Мне действительно непонятно, о чем ты говоришь. — Я попыталась придать бодрость своему голосу. — Похоже, ты чем‑то сильно обеспокоен.
— Обеспокоен? Бог мой! Конечно, обеспокоен, но это все не то. — Он вдруг резко сел в постели, крепко обхватил колени руками. — Помнишь одно из последних писем, которое ты написала мне накануне войны? — хотя нет, наверно, это было письмо Джону, — ты писала, что у тебя иногда возникает чувство, — как там было сказано? ага, — чувство предначертанности твоей судьбы. Ты еще писала о переломных эпохах, о Франклине, об американских колониях, о повторяющихся исторических сюжетах. О тех личностях, что были невольно вовлечены в могучий поток, захвачены непреодолимой, безжалостной исторической силой и которые не столько творили историю, сколько верно ей служили. |